– А знаешь, я ведь не только ромашки рисую, – он осторожно улыбнулся, толкая тяжёлую дверь и пропуская её вперед, в дымку красного цвета…
* * *
Тремя месяцами ранее учебный год закончился, едва успев начаться. Летний пленэр выпадал на начало июня. Казалось бы – только недавно Эля сдувала трепещущие зонтики с прозрачных августовских одуванчиков и шла на первую пару в художественной академии. А потом – как будто порыв ветра перемешал сотни картинок – она на лекциях, посиделки в кафе с одногруппниками и там же – самый невкусный кофе в её жизни – правда, так и брали его всей группой целый год. Новый год, встреченный в серой общаге, пропахшей мокрым бельём и гороховым супом. Походы в Мариинку по чудом доставшимся билетам, и – книги, бесконечные книги – «История искусств», «Мировая живопись», «Основы учебного академического рисунка», десятки названий, уносящих от реальности красками, сюжетами и бесконечными текстами.
– Сегодня портрет. Иван, садись перед группой.
– Кувшин, груши, виноград и скатерть – будут единственным, помимо листа и красок, на что вы будете смотреть ближайшие шесть часов.
– Пришло время для обзора стиля Романтизм. Выключите телефоны, господа, и – окунёмся для начала в «Девятый вал».
Учебный год пронёсся, как мазок кистью слева направо. Экзамены сданы, и – неожиданная новость – пленэр у них будет вести новый преподаватель. Родной Виктор Иванович был вынужден срочно уехать, насовсем. Выездная практика планировалась как в черте города, по наиболее выдающимся красочным местам, так и за городом, поближе к природе и деревенскому антуражу.
– Преподаватель ожидается с минуты на минуту, – объявила староста группы Женька – громкая и вечно отпускающая шуточки, – сейчас его полюбим и будем жаловать.
– Да вот вопрос – что там за фрукт, – Лена поправила вечно сползающие на нос очки, – привыкали, привыкали весь год к Виктору нашему, а теперь опять двадцать пять. Новые правила, новые порядки, и опять – новые подходы и техники.
По группе прокатился вздох.
Эля тоже не приветствовала все эти перемены. Учеба давалась нелегко. Нет, само написание картин – хоть кексами не корми – могла выписывать облака и сосновые иголки со снегирями хоть сутки напролёт. Хотя больше по душе было сочинять сцены с мифическими героями. Но все эти дисциплины и правила – вот это никогда не было по душе. Ей нравилось всё вне рамок, нечто необычное, неожиданное, непредсказуемое. Вот и Гришка – понравился не просто так. Никто из девчонок в группе не понимал, что она в нём нашла – высокий, пугающе худой, вечно лохматый и молчаливый. Картины создавал неплохие, но какие-то неживые, за что и получал, собственно, неизменные четверки. Так бы Эля и не замечала его, если бы в один день не оказались в одном трамвае по дороге домой.
