ГЛАВА 2
Северные Пределы, целительский корпус Академии Познаний
– Ну, горемычная, долго немощную–то изображать будешь?
Вот это голос! Вот это, я понимаю, командный тон! Да тут покойник поневоле проснется, ей–Богу. Только открывать глаза так не хочется, вот совсем... Однако, наверное, не зря меня пытаются добудиться, да? Эх, будь у меня такой голос, проблемы с Семеновым даже не стояло бы... И не знала бы я вообще, кто такой Семенов. И к Димке бы на свидание ушла... А кто, собственно, такой Семенов? И кто такая я?
Открывшиеся миру глаза обозрели светло–зеленый, травянистого цвета потолок, по которому, на радость моему еще не пришедшему в себя организму, вились тоненькие растительные веточки, удивительно гармонично смотрящиеся на фоне бесконечной зелени. Присмотревшись, поняла, что веточки–лианы почти незаметно цепляются за установленные в потолке крючочки, а на самом деле создается ощущение, словно мир перевернулся вверх тормашками, и эти отростки, очень напоминающие дикий виноград, самовольно избрали путь своего развития поверху. Тоненькие стволики по оттенку были чуть темнее листиков–звездочек, и на потолке образовывалась своего рода сеточка, скрывающая его почти полностью, так что цвет травы, принадлежавший поверхности с крючочками, почти целиком терялся среди раскинувшейся растительности.
– Горемычная, ты чего там застыла? – снова пророкотал голос, отражаясь многократным эхо от стен того места, где я оказалась, и внимание с потолка переключилось на все остальные окружающие меня предметы. И не только...
Наверное, это можно было считать чем–то вроде палаты. По крайней мере, аскетичность жилища налицо и очень сильно напоминала наши больничные учреждения. Цветовая гамма, конечно, совсем не походила на белые комнаты, что приняты в наших больницах, но вот все остальное – очень даже. Справа просторное окно до пола, огороженное светлыми, почти прозрачными занавесками песочного цвета, стул с забавными витыми ножками, находящийся рядышком с моей койкой; по центру стены, противоположной той, у которой лежала я, одиноко стоящий небольшой шкафчик, призванный, похоже, быть хранителем одежды... и огромное гусеничнообразное нечто, расположившееся на мощной табуретке у двери и являвшееся, по всей видимости, источником того самого голоса, что вывел меня из забытья. Тело сковало оцепенение: я испугалась открывшейся картины единственного живого существа в палате, кроме меня. У него была кожа странного землистого оттенка; крупные, я бы даже сказала, огромные черты лица, если судить по сильно выступающему носу–груше, и широкие, напоминающие лопухи, уши, в которых было проколото не менее десятка дырок с торчащими из них, по всей видимости, сережками, хотя я с большой натяжкой могла назвать украшениями разнообразные кольца и туннели, сделанные, похоже, из костей или близкого к ним материала.
