ГЛАВА ПЕРВАЯ
АРГЕНТИНА, 2017 г.
Дул сухой холодный резкий ветер. Медленно опускалась ночь на казавшийся пустым город Неукен. Зимнее июньское небо в рваных облаках было почти целиком окрашено закатным солнцем в ярко-оранжевый жизнерадостный цвет, что никак не сочеталось с некоторой угрюмостью городской окраины.
На безлюдной смотровой площадке Бока де Сапо – такой же пустынной, как и вся набережная реки Неукен, – медленно и одиноко прогуливалась молодая пара, по внешнему виду которой вполне можно было предположить, что это студенты находящегося неподалеку Национального университета Комауэ. И это предположение было отчасти верным: девушка, которую звали Глоу, в свои двадцать девять лет уже была докторанткой при медицинском факультете в университете Буэнос-Айреса.
Молодой же человек по имени Базиль являлся настоящим студентом как раз этого местного Университета Комауэ и рассчитывал закончить магистратуру аграрно-индустриального факультета через полгода. Да, звали его Базиль, но в семье потомков русских эмигрантов к нему, как правило, обращались на русский манер – Василий. Сам же молодой человек считал себя настоящим аргентинцем, да и по-русски – в семье у него было принято говорить на этом языке – говорил он слегка напрягаясь, порой подолгу ища в своем словарном запасе правильный перевод того или иного испанского слова. Для Василия страна Россия имела весьма абстрактное значение в его мировоззрении, находясь где-то в одном ряду с такими государствами, как Австралия, Индия или Китай. Жизнь его протекала, если не считать суровой учебной дисциплины в университете для нацеленного на получение диплома студента, вполне беззаботно. Его родители, имевшие хотя и не огромное, но вполне приличное фермерское скотоводческое хозяйство в Патагонии в двухстах километрах от Неукена в сторону Чили, с трудом, но все же обеспечивали его средствами, чтобы их сын мог снимать небольшую квартиру в городе. Они почему-то были уверены, что если Василий будет жить один, то шансов на получение диплома будет больше. Впрочем, и сам он, привыкший с детства к размеренной фермерской жизни, любил одиночество больше шумных сборищ, и потому такое положение вещей его более чем устраивало.
