«…Если мы что-то не можем потрогать или понять, это не значит, что этого нет. Все проще – у нас нет для этого способностей…»
* * *
Беркутов резко встал и выбежал в коридор.
– Это его мобильник надрывается, – пояснила Галина поведение мужа.
– Да. Я понял. Выезжаю, – донеслось из коридора, и скоро Беркутов уже показался на пороге кухни, на бегу застегивая куртку.
– В вашей квартире убийство. Поехали. – Беркутов посмотрел на Маринина и Алю.
«Я уверена, что с квартирой Эмилии Фальк будут сложности. Я бы даже сказала, неприятности. Не знаю какие, но это коснется тебя, Егор», – вспомнил Беркутов слова Ляли.
Иван Семенович Качинский ждал ее, пытаясь по словесно нарисованному его другом следователем Беркутовым[1] портрету понять, зачем ей он, скромный нотариус районной конторы. С таким именем ей следовало иметь своего, проверенного, из поколения в поколение ведущего дела фамильные. Но Эмилия Яновна Фальк попросила Егора познакомить ее именно с районным нотариусом. Качинский с Беркутовым учились в одном классе, дружили необременительно друг для друга, особо не навязывая заботу, но и не оставляя без поддержки.
Иван хорошо подготовился к встрече, максимально использовав интернет и даже посетив областную библиотеку. Сведений собрал совсем чуть, что очень его удивило – фамилия Фальк была исторически «на слуху» среди городских историков и краеведов.
…Профессор медицины Людвиг Фальк появился в Самаре из ниоткуда (сведений нет!) в 1740 году с женой и сыном. Практику он заимел частную, от служения в окружной больнице отказался, сославшись на слабое здоровье. Этим он положил начало династии врачей, которые лечили жителей уездного города вплоть до революции. Чем не угодил новым властям последний представитель фамилии Фальк, Ян, в документах не указывалось. Но, фактически бросив на произвол судьбы дочь-младенца и не очень окрепшую после родов жену, он уехал из России. Жена Марта жаловалась на не верного ей мужа, плача на кухне большой коммуналки, бывшей же профессорской квартиры, уплотненной утвердившимся во власти пролетариатом. Соседки – тетки-станочницы механического завода – ее не понимали, не принимали и старались кто отвернуться от нывшей женщины, кто, откровенно сплюнув, вытолкать ее взашей. В своей комнате, бывшей кухаркиной, Марта наказывала маленькой Эмилии, чтобы та вела себя тихо, не пищала громко, дабы не злить соседок-тружениц. Сама Марта жила невесть на что. Вроде как могла она уколы делать, ходила по домам к больным, но много ли на этом наживешь? Не бедствовали Марта с дочерью и во время войны. Разносолов никто у них на столе не видел, но кусок хлеба с постным маслом на обед Эмилия съедала прямо в общей кухне, запивая кушанье горячей водой из чайника. Девочка росла в некоторой изоляции, занятая музыкой, но не медициной, нарушив тем самым традиции семьи. Выражение ее кукольного личика было отрешенным, словно не было здесь, на грешной земле, души Эмилии, а только плоть. Замуж она не вышла, прервав род Людвига Фалька…
