— Танцуй, ведьма! Танцуй! – оглушительно вопила толпа на прихрамовой площади.
Лика кричала. Раскаленные сандалии уже успели надеть на её стройные ножки, и тошнотворный запах жженой плоти растекался по округе. Боль заставляла сердце бешено колотиться в груди. Голос срывался, стоять на месте было невозможно. Тело само инстинктивно дергалось, стараясь избавиться от того, что приносило страдания, извиваясь в уродливом подобии танца. Поддаваться, делать то, что издевательски требовала толпа не хотелось, но...
Лика бросилась к фонтану, надеясь остудить раскаленное железо в его чаше, наполненной до краев холодной водой, но толпа перекрыла ей дорогу. Гогоча и улюлюкая, собравшиеся на прихрамовой площади люди продолжали вопить свое проклятое:
— Танцуй, ведьма!
За что?! Всю жизнь Лику учили прятать свою силу, скрываться в лесах, сторониться людей… Ибо люди считают любое колдовство страшным грехом, ужасным преступлением! Только вот разве не преступление: имея силы помочь – пройти мимо?
Лика пройти не смогла. Когда в охваченной эпидемией деревне десятками стали умирать люди, она пришла к ним. Девушка смешивала травы, делала отвары, отпаивала, выхаживала, спасала. Ее восхваляли, называли спасительницей и благодетельницей, но, когда ее стараниями опасность миновала…
— Она ведьма! Она пошла против воли Бога! – тыкали в неё пальцами те, кто совсем недавно пил её отвары, кто именно благодаря её вмешательству не умер в горячке, те, кто должен был бы быть благодарен за спасение. И вот она — благодарность: её заманили в ловушку, схватили, связали и притащили к храму.
— Ведьма… Она ведьма… – нашептывали они настоятелю, чьи виски совсем недавно тронула первая седина.
И тот охотно кивал, не сводил с нее похотливого взгляда, сверкающих алчущих плотских удовольствий глаз. С первого взгляда Лика поняла: именно настоятеля ей стоит опасаться больше остальных. Потому что на дне его глаз плескался и лютый азарт, такой, какой просыпается у охотника, что затравливает зверька собаками. И таким зверьком сейчас была Лика. Она понимала — настоятель тот, кто будет упиваться ее страданиями, наслаждаться ими так долго, как только сможет.
