Каждый понедельник повторялась одна и та же картина. Сперва начинал противно звенеть старый, допотопный будильник, поставленный в маленькую кастрюлю, из-под одеяла высовывалась ладонь, которая пробиралась по кровати к тумбочке, ощупывала прохладное дерево, натыкалась на кастрюльку и с садистским остервенением давила на кнопку, прекращая такое отвратительное дребезжание. В небольшой комнате снова воцарялась тишина и ладошка исчезала под одеялом, чтобы через десять минут начать свой путь обратно в поисках мобильника, решившего, что его хозяйке пора вставать под сирену воздушной тревоги.
Тщательное ощупывание тумбочки не приносило никакого результата. Сирена выла с каждым разом всё громче и громче, ладошка заходила на второй круг в надежде обнаружить ненавистный раздражитель, но воющий телефон не находился.
Из кровати раздавался обречённый вздох и обещание уничтожить того, кто придумал понедельники, будильники и работу в несусветную рань.
Одеяло неохотно отпускало из своих объятий рыжеволосое сонное создание, которое на ощупь находило тапочки и с закрытыми глазами плелось на кухню, чтобы щёлкнуть кнопкой чайника.
Душ окончательно смывал остатки сна и наполнял тело теплом и умиротворением, превращая пепельно серые глаза в бесконечно глубокое голубое небо, которое обрамляли длинные пушистые ресницы, похожие на крылья бабочки.
В запотевшем зеркале отражение показывало, что хозяйка таких глаз и рыжей копны кудряшек очень похожа на овечку. Очень симпатичную. Мама каждое утро, заплетая эти непослушные волосы, называла свою дочь кудряшкой Сью, неизменно целовала в затылок и подгоняла собираться. Сперва в детский сад, а потом в школу.
Уже после поступления на журфак и переезда в другой город, девушка поняла на сколько не хватает ей этой утренней традиции.
– Ну, что будем делать, Сью? – спросила она у отражения в зеркале – Пьем кофе и марш на работу?
