Филип Куин умер: распрощался с жизнью в тринадцать лет. Но, как оказалось, не совсем. В отделении «Скорой помощи» его за девяносто секунд сумели выдернуть с того света.
В него угодили две пули, выпущенные субботним вечером через открытое окно угнанной «Тойоты». На спусковой крючок нажал его близкий друг… если, конечно, допустить, что у тринадцатилетнего вора есть на балтиморских улицах близкие друзья.
Пули не задели сердце, и оно, молодое и здоровое, хотя чертовски измученное, продолжало биться, когда Фил лежал на водосточной решетке на углу улиц Файетт и Пак, поливая своей кровью использованные презервативы и битые бутылки.
Боль была не просто жуткой – будто острые ножи вонзились в грудь, – но еще и злобной. Ухмыляясь, она не давала ему провалиться в благословенную черную пропасть. Фил лежал в полном сознании и слышал крики других жертв и случайных свидетелей, визг тормозов, гул моторов и собственное судорожное дыхание.
Он только что продал видеотехнику, украденную всего в четырех кварталах отсюда, и с двумястами пятьюдесятью баксами в кармане отправился за наркотиками… Фил считал, что ему повезло: ведь всего несколько часов назад, когда он вышел из исправительного учреждения для малолетних преступников, отсидев три месяца за предыдущий взлом, у него не было ни денег, ни выпивки, ни дозы.
Похоже, теперь они ему никогда уже не понадобятся.
Позже Фил вспомнит, что думал тогда: «Черт побери, как же больно!» Правда, в мозгу крутилась и другая мысль: он просто оказался не в том месте и не в то время. Пули предназначались не ему. В те три секунды, что он, как завороженный, смотрел в дуло пистолета, мелькнула эмблема банды. Его собственная эмблема.
Если бы он освободился вчера, он знал бы, что они замышляют, и не лежал бы сейчас на этой улице, истекая кровью и таращась в грязную пасть сточной канавы.
Вспыхнули огни… голубые, красные, белые. Фил тупо смотрел, как они превращают мусор в сверкающие драгоценности. Вой сирен перекрыл человеческие вопли. Копы! Инстинкт прорвал липкую пелену боли: бежать, надо бежать. И мысленно он вскочил – полный сил, умеющий выживать на грязных улицах – и растворился в темноте… но даже от одного мысленного усилия холодный пот заструился по лицу.