Я пытаюсь понять, с чего всё началось. Что стало отправной точкой, что стало началом. Может быть та квартира, на которую тебя приглашали, без меня, где ты почувствовал себя свободным. Свободным – от меня? Квартира, где тебя опоили красным чаем, или вином, где ты спал на матрасах, где было всё то, о чем я не знаю. А может быть не было никогда? Я пытаюсь понять, что стало концом. Что в этой стране чудес так увлекло тебя, что позволило тебе забыть. Мои руки помнят тебя, они помнят все обещания, руки не могут лгать. Ты лгал мне, много и со вкусом, дурачил меня, водил меня за нос, пускал прах от наших обещаний, прямо в мои красивые глаза неясного цвета. Тик-так. Змея заглотила свой хвост, она давится им, но никогда не выплевывает. Я знаю это, потому что это известно Ему. Тик-так. Это уже случилось, это уже не изменить. Почему тогда я сижу в этой темной комнате, почему мне так плохо. Зачем я пытаюсь понять, что стало началом конца, что это даст мне – запутанному, запуганному, уже не такому уверенному в собственных силах, как прежде. Этого уже не изменить. Что-то случилось тогда – и я не могу понять, что именно. Сколько бы ты не лгал, сколько бы не сочинял этих сказок о верности мне и нашему делу, твои руки всегда говорили обратное. Сейчас я могу это понять. Тогда – нет. Руки – это не слова, это не обещания. Слова и обещания были червивыми, как те яблоки, что опадали осенью на дороге к твоему дому, мимо детского сада, вдоль ограждения, железного забора наших пустых надежд. Однажды я переберусь через этот забор, опущусь на дно каменного бассейна, хладной дыры в земле, выложенной мрамором, нет, лишь грязным кирпичом. Однажды, когда будет идти дождь, а небо будет чёрным, как твоё сердце. Молнии будут сверкать, над тяжелыми тучами будет носиться вперед и вдаль колесница, звуки её массивных колес грохочут так яростно, как стучит моё сердце в эти минуты. Ветер будет срывать с людей шляпы, ветер будет впиваться в мои глазницы, я буду плакать, и это будет то, о чем я так безутешно просил – час расплаты. Ливень смывает мои контактные линзы, вымывает их прямо из глаз, сдирает с глазных яблок, тех самых яблок, в которые ты смотрел в упор – и лгал, лгал о том, что никому не удастся нас разлучить. Видимо, мне так и не суждено узнать, кому же всё-таки удалось. Этого не должно было существовать, ты ведь клялся, что никто, кроме нас. Никто, кроме нас. Эта сказка должна была быть вечной. Тик-так. Время уже подходит, ты чувствуешь, как оно дышит тебе в спину, ветерком расползается по позвонкам. Тех самых яблок, так похожих на мятую зеленоватую кашицу у твоего дома, у того самого забора, что отделяет территорию детского сада, с той самой лужайкой и тем самым бассейном, на который я смотрю, смотрю и не могу отвести своего взгляда, когда иду к тебе, 31 декабря, тогда ещё не зная, что твои слова выставят меня вон, заставят уйти, и встретить новый год вдали от этих глаз, от этих глазных яблок, тех самых… Тогда ещё не зная, что все эти обещания – ложь, бессилие и самообман. Тем самым бассейном, от которого я не мог отвести взгляд, в тот момент, когда мне приходит в голову идея встретить там наступление нового года, нового цикла, только ты и я, только с тобой, не смотря на все разногласия. Тогда мне пришла в голову эта идея, тогда я считал, что всё поправимо. Я верил в это, свято, как верят христиане, что обретут спасение, и то, что их бог – единственный, а все остальные боги – ложные. Я верил. Тик-так. Яблоки уже опали, они на земле. Дождь прошел, но земля всё помнит. Ветер подмел пол, но земля всё помнит. Здесь прошли ноги сотен людей, но земля всё помнит. Земля стонет, земля плачет, сцепив зубы, но помнит. Здесь само время прошлось, почти ничего не оставив, здесь выпал снег, и следы от яблок давно истлели, затерялись где-то в ткани мироздания. И теперь здесь пройду я. Чтобы спуститься в этот бассейн – то, чего не удалось нам тогда, то, что удастся мне одному, в день, когда небо будет чёрным, как твоё сердце. Чтобы на дне этого бассейна встретить свой конец. Тик-так. А потом всё повторится снова.
