Глава 1.
Шотландия. Эдинбург
Проснулась от назойливого будильника, что не прекращал трезвонить на протяжении десяти минут. Первую половину банально не слышала, а вторую ленилась оторвать зад от мягкой постели. Когда нервы сдали окончательно, а голову посетило осознание, что никто, за исключением меня, не заставит мобильный умолкнуть, я перекатилась на другую половину кровати и, неуклюже рухнув на холодный пол, как самая настоящая змея, поползла на мерзостный звук.
Стефано – редкостный паразит, раз уж умудрился поставить на будильник столь отвратную, раздражающую слух мелодию. Мужчина словно специально решил испытать мои нервы на прочность. Нет, практика, конечно, неплохая, но, по-моему даже черти в аду не поднимают мучеников в такую рань. Эспозито не бес, он предводитель всей этой богадельни. Пыток хуже, чем выдумывает он, не в состоянии додумать даже сам Сатана. Не удивлюсь, если он является личным секретарём Стефа в аду.
В кои-то веки, отыскав ненавистный гаджет, я зажала кнопку питания, вследствие чего он временно вышел из строя.
Облокотившись о прохладную стену, я медленно сползла на пол, засыпая прямо на ногах.
– Твой хозяин – сущее зло. Ты знал об этом? – как ненормальная обратилась к телефону я, размыкая слипшиеся веки и понимая, что в правой ладони покоится мой мобильный. – Вот же идиотка. Выходит, дьявол воплоти – это я? Не помню, чтобы ставила столь «энергичный» рингтон.
Поняв, что сидеть в углу не вариант, я переместилась на кухню. На столе стоял свежеприготовленный завтрак и ароматный кофе.
С чашкой в руках обошла всю квартиру, но так и не обнаружила своего сожителя. Стефано словно испарился.
Не удивительно. А что ему делать, если я сплю до четырёх часов вечера? Наверняка решил немного проветриться.
На столе лежала миниатюрная записка в которой были каллиграфическим почерком выведены ровные буквы. Звучала она примерно так:
«Ушёл по делам. Не скучать, пальцы в розетку не совать и взрослых дядек в квартиру не пускать. Как вернусь, проверю лично. Обожаю тебя, крошка.
P.S Стефано».
Я недовольно закатила глаза, представляя выражение лица, с которым он строчил столь «замысловатое» писание.