Пролог
Сначала она улыбалась. Улыбка была русалочья, зазывная, обещающая много всего и сразу. Потом она смеялась, запрокидывая голову, чтобы видно было нежное белое горло, и тогда ее манящий взгляд нарочито мимо цели уходил в потолок, а ухоженные медные волосы волновались, скользя по обнаженной спине.
Дурочка. Она думала, что соблазняет его!
Она сама сбросила платье, и без того немногое закрывавшее, и даже помогла раздеться ему, не скрывая нетерпения и жадности. Его это позабавило. Можно было подумать, что деньги заплатят ей, а не ему!
Разумеется, он тоже продемонстрировал бурную страсть. Он умел это делать лучше многих, судя по суммам гонораров – даже лучше всех. Разумеется, ей понравилось, и не один раз. Никто и не думал ограничиваться одним разом! Он собирался честно отработать свой гонорар до последнего вздоха.
Её последнего вздоха.
Конечно, потом она пыталась вырваться из объятий, в которые так стремилась попасть, но он держал ее крепко. Он умело сдерживался, а она уже изнемогала и была слаба. Вес его тела втиснул ее в упругий матрас, так что она и вздохнуть не могла, только широко раскинутые ноги судорожно дергались. А ее руки они прижал к изголовью кровати так крепко, что резные деревянные завитки запросто могли сломать ей пальцы. Хотя вряд ли она это почувствовала – волны мощного оргазма, сделавшегося непрерывным, гасили боль в изувеченных кистях много лучше, чем онемевшие запястья.
Он не заметил, как биение пульса под его пальцами иссякло, только почувствовал, как она в последний раз конвульсивно выгнулась, сумев его приподнять, но и в этот момент не отвел жадного взгляда от ее лица. Хорошая девочка! Она сразу послушалась, когда он велел ей смотреть ему в глаза, и не опустила веки, даже умирая.
Она была дурочкой, но глаза у нее были красивые. А когда она умерла, они сделались просто прекрасны – чистые, ясные, без тени мысли, и невероятно большие в сверкающих линзах слёз.
Он сдерживался так долго, что финишировал бурно, в умопомрачении, с низким горловым рычанием, которым уже некого было напугать, и в изнеможении рухнул на нее так тяжко, что опухшие от поцелуев мертвые губы разомкнулись, пропуская короткий хрип. Совершенно машинально, забыв о том, что ей уже ничто не повредит, он перекатился на бок, почувствовал укол в подреберье и, холодея, мгновенно пришел в себя. Дернул шнурок, вытягивая застрявший между двумя телами кулон, взглянул на него – и лишь тогда ужаснулся.