Сквозь сумрак ночи, нависающей над землей, Он видит два размытых силуэта. Первый – женский – подрагивает от страха, затаив дыхание, а второй – мужской – наблюдает. Пытаясь скрыть тупую боль, нашептывает слова давно знакомого ему заклинания.
Он слышал его с десяток раз. Но сегодня все иначе. Мужской голос, отрывисто произносящий слова, дрожит.
Голубые глаза смотрят сквозь туманную завесу, выполняющую роль окна на расстоянии в несколько сотен миль, на незримого наблюдателя. В них тысяча проклятий, которые никогда не будут произнесены вслух. Они вертятся на его языке, отравляя душу. Впрочем, свою душу он уже продал… Продал Ему.
Ветер завывает на погосте, словно испуганный зверь мечется между каменными надгробиями и деревянными крестами.
Он должен сожалеть о содеянном, но не станет. Никогда.
Ибо, купивший чью-то душу, не может иметь сердца.
В Его груди камень, который не вырвать ни узам родства, ни никчемной болотной ведьме…
Сладко зевнув, я потянулась и встала с кровати, которая тут же отозвалась протяжным скрипом. Скорчив недовольную мордашку, я покосилась на этот предмет интерьера. Спальное место из камфорного лавра мне досталось еще от покойной бабки. Говорят, та ведьма, что спит на кровати из древесины этого дерева, видит вещие сны. Собственно, это была единственная причина, почему я еще не выбросила эту скрипучую развалюху. В Междуземье камфорное дерево отродясь не росло, поэтому приходилось терпеть.
Солнце уже давно выползло из-за горизонта, но в доме царил приятный полумрак. Я с детства не любила яркого солнечного света. Впрочем, как и любая болотная ведьма из нашего рода. Моя бабка часто говорила, что наши лучшие друзья – сырость и одиночество. Но, тем не менее, у меня был еще один. Его звали Фердинанд.
Я подобрала его еще головастиком, чтобы использовать в качестве одного из ингредиентов зелья. В силу своей неопытности что-то напутала с пропорциями и, вместо забудящего отвара, получила говорящую жабу. К моему удивлению земноводное оказалось очень смышленым и общительным, и я решила оставить его у себя. Благо на тот момент бабка уже отошла в мир иной, иначе выгнала бы меня из дома вместе с Фердинандом, узнав об этом. Еще при жизни она величала меня болотной «рохлей». Только так и никак иначе.
