Несмотря на свои клятвенные обещания, данные ещё вчера матери, не возвращаться домой больше по темноте, и обходить за километр местное кладбище, я хотел было уже съехать вниз с горки на своих алюминиевых санках, но остановился. Перед моим взором открылся вид, что только и может показаться ребенку из-под картонного козырька шапки «буденовки», связанной по бесплатному приложению к журналу «Работница» за тысяча девятьсот девяносто пятый год.
Внизу дороги, по которой я собирался съехать, светили припаркованные в ряд автомобили. Машины стояли в полной темноте, скрытые за завесой ночи, но их фары, как глаза мифических существ, пронзали тьму, вырывая размытые куски реальности из объятий мрака. В этом дрожащем, неустойчивом свете фар, фигуры людей выглядели тенями, специально вышедшими из-под земли для совершения какого-то ритуального обряда. Словно персонажи старого готического романа они перетаптывались на морозе с ноги не ногу в ожидании события, что вот-вот должно было произойти.
Любопытство взяло верх надо мной, и вместо того, чтобы съехать на санках с горки и уйти домой, я осторожно спустился с другой стороны склона и подошёл ближе к припаркованным машинам. Звук тарахтящих дизельных двигателей здесь слышался ещё более отчётливее, он перемешивался с молитвой, которую поставленным церковным баритоном читал кто-то из собравшихся. Я протиснулся сквозь спины людей, и на белом снегу передо мной открылась мрачная картина: несколько чернеющих ям, рядом с которыми стояли деревянные гробы, обитые красным сукном.
Размахивая дымящимся кадилом на длинных цепях, фигура священника, в широких одеяниях, вынырнула в свет автомобильных фар, и затем, снова растворилась в темноте, обдав собравшихся у гробов людей сладким дымом. После того, как в воздухе распространился запах ладана, двое мужчин в рабочих телогрейках стали заколачивать гвоздями крышки гробов, а затем на веревках опускать их в ямы.
Благодаря все той же темноте, на моё случайное присутствие на этой траурной церемонии никто не обращал никакого внимания. Собственно, зимний вечер, больше напоминавший ночь, прятал не только меня, а скрывал он ещё и многих других участников этих похорон, рассмотреть которых стало возможным лишь, когда они один за одним стали подходить к вырытым могилам, и добавлять в мерную симфонию вечера, ещё один звук – стук мерзлого грунта, разбивающегося о деревянные крышки гробов.
