Она была дурой, думала Маша теперь.
Ей надо было наплевать на самолюбие, на «так нельзя», на «на чужой беде счастья не построишь», надо было заорать «Да!», когда мать спросила, строго глядя в лучащиеся счастьем глаза – «что это? ты влюблена что ли?», как будто неожиданно обнаружила, что дочь её тяжело больна…
Ведь всего-то и надо было – просто идти вперёд.
Она же смогла дойти только до середины пути. Нашла в себе силы сказать «да», когда он взял её за руку:
— Я тебя хочу! Я так тебя хочу!
Она смотрела на него и улыбалась, какой-то, казалось, ей совсем не свойственной улыбкой. Она чувствовала силу этой улыбки и боялась её спугнуть.
— Не смотри на меня так, – засмеялся он тогда. – Иначе мы не донесём себя до дома.
Она не спросила – где этот дом. Какая к чёрту разница? – думала она.
Ровным счётом никакой.
И в чьей-то квартире, на чужом диване, за чужим столом она чувствовала себя так хорошо, как нигде.
После – обрисовывала ноготком голубые цветочки на клеёнке, ловила его руку, когда он, поставив перед ней чашечку кофе, усаживался напротив. Если удавалось поймать, целовала его ладонь.
— Мне с тобой так хорошо.
Он смотрел на неё как-то очень серьёзно.
— Давай, девочка моя, пей и пойдём. Пора по домам. Время не ждёт.
И снова мать хмыкала недовольно, слыша «совиное уханье» из комнаты дочери.
— Опять мужики звонят? – заглядывала в дверной проем. – Двадцать лет девке, а ума – чуть.
«Девка» делала вид, что не слышит.
Только улыбалась в трубку.
— Мы сегодня увидимся, девочка моя?
— Угу.
— На нашем месте?
— Угу.
Они встречались на бульваре. Сходились у скамейки, будто у барьера, всякий раз в одно время, касались губ поцелуем и брались за руки.
— У тебя такие руки, – он перебирал её пальцы. – У тебя такие глаза.
«Не смотри на меня так», – слышала она отголоски недавних бурь. И опускала взгляд на рыжую дорожку.
— Отвернись, – смеялась, запрокидывая голову, неосознанно пытаясь стряхнуть его взгляд. – Я чувствую себя Красной Шапочкой. Глупой, беззащитной Шапкой, которая вот-вот пойдёт на обед матерому волку.
— Il ne faut pas me craindre, ma petite fille…* – грозно рычал он. – Je ne te mangerai pas.**
