Иду к выходу из ресторана, как Левин хватает меня за руку и разворачивает к себе.
— Интересно, куда ты собралась?
Строю наивные глазки, хлопаю ресничками, головой указываю на двери выхода из здания, как на само собой разумеющийся факт. В ответ он ухмыляется, едва обнажив свои зубы. А после, притянув меня за талию и прижав к себе силой, говорит:
— Ты думаешь, почему я тебя вытащил из лап этого престарелого бабника?
Упираюсь руками ему в грудь и пытаюсь освободиться от навязанных мне объятий, но он не отпускает и еще сильнее прижимает к себе.
— Возможно, по доброте душевной, все же не чужие друг другу люди мы с тобой, одноклассники, — уточняю, чтобы он не подумал, что я его воспринимаю как-то иначе и все еще вспоминаю те моменты, которые были между нами.
— Нет, теперь ты моя должница!
Он ведет меня по коридору, а после заводит в кабинет, где на двери красуется табличка «Руководитель».
Оглядываюсь по сторонам и в шоке произношу:
— «Прага» принадлежит тебе?
В школьные годы я знала, что Артур из достаточно зажиточной семьи, иначе Славка с ним бы не общался. Но, насколько я помню, раньше это здание принадлежало отцу Славы, да и вообще, он считался у нас самым богатым.
Артур внимательно наблюдает за моей реакцией и после серьезно спрашивает:
— Ты со всеми нашими оборвала контакты, раз даже этого не знаешь? В прошлом году мы всем классом собирались. Только тебя и Толи не было. Но он-то, мы знаем, от приема ненужных препаратов умер, а о тебе никто ничего не слышал… — обрывает он свое предложение, как бы приглашая меня продолжить.
Но я не хочу ничего объяснять. Для меня та жизнь «золотой» девочки давно окончилась, тогда, когда он ушел, не выслушав меня, и я осталось одна с едва начинавшим расти животом. А потом еще эта авиакатастрофа...
Кошмарные воспоминания, как снежный ком, разрастаются и накатывают, вводя меня в состояние обморочного транса. Опираюсь на стул и, закрыв глаза, считаю до десяти.
Если я позволю им меня одолеть, Артур явно посчитает меня душевно больной и у меня вновь будут проблемы с органами опеки.
— Тебе нехорошо? — спрашивает, как будто волнуется за меня. Но это все пустое, я-то уже знаю.
