1. Пролог
Привычный ритм моей жизни сбился в тот день, когда я стала заложницей каких-то ублюдков, положивших глаз на деньги моего отца — преуспевающего банкира, филантропа и просто уважаемого господина. Самое мрачное пятно в его репутации — моя мать, спутавшаяся с другим и бросившая нас двадцать лет назад. В остальном отец безупречен до блеска. Ко мне всегда относился с особой теплотой, называл своей принцессой и дорожил больше, чем всем своим состоянием. Я ни разу не слышала от него ни единого ругательства, не видела его разъяренным, злым. Он часто выглядел сосредоточенным, уставшим. Порой подолгу запирался со своими компаньонами в бильярдной, которая потом сутки выветривалась от тяжелого запаха сигар и виски. Но я свято верила в сказку. Пока меня не похитили…
Трое суток в холодном, сыром подвале без еды и воды, в компании жутких вооруженных громил, выражающихся крепкими словечками, и крыс, которые казались приятнее этих обезьян. Там-то я и узнала, какова обратная сторона красивой, глянцевой жизни.
Меня вызволили посреди ночи. Кажется, мое спасение было кошмарней самого плена.
Две недели я не выходила из своей комнаты, потом жила призраком в огромных пустых коридорах нашего трехэтажного особняка. Я ходила на цыпочках, вздрагивая от каждого шороха. Не смотрела телевизор, боясь наткнуться на боевик и услышать хлопки выстрелов, жужжащих у меня в голове со дня штурма. Я остро реагировала на красный, видя в нем кровь. Наконец отец нанял мозгоправа, который четыре месяца сеанс за сеансом вытаскивал из меня весь пережитой кошмар.
Я словно уснула, когда все пестрило цветами под ярким летним солнцем. А проснулась сейчас — когда за окном медленно кружит снег. Нет, проснулась громко сказано. Тело пробудилось, а что-то внутри заперлось на все замки, скрылось в раковине, замерло.
— Элечка, Валентин Борисович, просит.
Моя няня, что с двухлетнего возраста заменяла мне маму, накидывает на мои плечи пуховую шаль.
Не могу отнять взгляда от бури по ту сторону стекла. Завораживает. Мысли гадские из головы выветривает.
— Эль, — повторяет няня. — Надо спуститься. Не серди отца. Для тебя старается. Нельзя вечно в четырех стенах сидеть.
