Порывистый ветер носился по улицам, гонял пыль из стороны в сторону, развевал светло-бежевое тряпьё, висящее на верёвке между верхними этажами дома. Я застегнул пальто на оставшиеся верхние две пуговицы и надвинул шляпу на лоб – чтобы не улетала.
Когда я вышел из дома, меня встретила тихая, пустынная улица, теперь же было людно, народ копошился, и частенько слышались укоризненные крики и брань. Мимо меня пробежал мальчик, сжимая что-то в кулаке. Видимо, украл что-то на рынке, но не успел я его остановить, как он ступил на лёд и, беспомощно шевеля ногами, поскользнулся, попытался встать и вновь упал. Я подошёл к нему осторожно, не торопясь, сам надеясь не растянуться на льду, и протянул руку.
Мальчишка недоверчиво зацепился за руку и встал, недовольно отряхиваясь от снега. Из руки выпала горстка миндаля. Он с ужасом, наблюдая за моей реакцией, оглянулся, а к нам в то время торопливым шагом подошла женщина. По её недовольному виду, я понял, что…
– Это ваш ребёнок? – выразительно спросила она.
Между мной и мальчишкой не было никакого сходства, так что можно было без труда понять, что спрашивает она с иронией.
– Мой крестник, – улыбнулся я, бережно поправляя мальчику шапку. – Что…
– Мелкий вор, – процедила сквозь зубы женщина, не дослушав. – Несносный мальчишка!
– Опять воруешь? – попытался усмехнуться я. – Э-эх, ты.
Мальчишка совсем растерялся. На его месте я потянул бы «дядю» за пальто, требуя поскорее уйти. Я тяжело вздохнул и вытащил из-за пазухи две крупных монеты.
– Простите нас, – и повёл мальчугана подальше от рынка.
В переулке, разделяющем две улицы, он наконец вырвался и бросился бежать. А я заспешил на фабрику, потому что стрелка на моих часах уже приближалась к двенадцати.
Тёмная, устрашающая фабричная территория ещё с самых ворот дышала в лицо паром, обдавала неестественным жаром и неприятным машинным запахом.
Уилл встретил меня у дверей, когда снимал верхнюю одежду, и сразу же, заметив меня, дружелюбно хлопнул по плечу.
