– У вас десять минут, – раздается одновременно со щелчком замка.
Дверь распахивается и на пороге появляется Демид. Как всегда, в строгом деловом костюме, собранный, отстраненный…
Я знаю, что это спокойствие наигранное, на самом деле он напряжен как струна. Его выдают руки, сжатые в кулаки, желваки, нервно играющие на скулах и глаза. В них клубится такая ярость, что хочется сбежать. Только некуда. Из камеры следственного изолятора так просто не выпускают.
Он громко захлопывает за собой дверь и оборачивается ко мне:
– Ну что, Лера? Повеселилась? – широким жестом обводит унылое помещение. Жесткий сарказм бьет наотмашь, заставляя виновато втягивать голову в плечи.
Сдерживаюсь, поднимаюсь с неудобной койки и подхожу к нему. Пусть думает, что это вызов… на самом деле мне хочет просто оказаться ближе, почувствовать его запах, тепло. Хочется забраться к нему на руки, уткнуться носом в шею и дышать им.
…Одержимость. Иначе это состояние назвать нельзя. Больная, яростная, выворачивающая наизнанку.
Мысли путаются, стоит только заглянуть в темные глаза. Пульс тут же разгоняется до запредельных скоростей, и, кажется, будто воздуха больше не осталось. Я делаю жадный вдох, малодушно надеясь, что он этого не заметит. Непроизвольно облизываю пересохшие губы и прячу руки за спиной, потому что желание прикоснуться к нему практически непреодолимо.
Презрительно скривившись, он скользит взглядом по моим спутанным волосам, по платью, оголяющему плечи и едва прикрывающему зад. По туфлям на вызывающе высоком каблуке. Зло скрипит зубами.
Злить его у меня всегда получалось особенно хорошо.
– Я не обязана перед тобой отчитываться. У меня была встреча с друзьями.
– М-м-м, – тянет он с кривой усмешкой, – так звонила бы им. Друзьям своим. Пусть бы они твою задницу спасали.
Мне нечего на это ответить. Сегодня ночью я забыла обо всех миллиардах людей, населяющих эту планету, и позвонила ему. Как всегда, только ему.
– С меня хватит, Лер. Я не мальчик на побегушках, которому больше заняться нечем, кроме как вытаскивать тебя из неприятностей.
– Завытаскивался, бедный, – проворчала я, пытаясь спрятать тревогу за напускной беспечностью.
