К полудню жара стала просто невыносимой. Даже истоптанный, изъезженный годами асфальт от солнечных лучей размяк в некоторых местах настолько, что в нём отчётливо виднелись следы от женских каблучков. У художника Макса Несты вспотела голова под кепкой, он вынул из кармана вышитый платок с загадочными инициалами «А. Б.» вытер пот со лба и подумал: «Интересно, а можно ли определить возраст обладательницы каблучков по следам? Наверное всё таки нет, а вот вес можно узнать, определив по глубине вмятин». Глубоко вздохнув, он подумал: «Какая всё-таки чушь лезет в голову, а всё от жары, наверное», – ища глазами термометр, случайно оказавшийся почти рядом, над витриной аптеки, через улицу. Большие цифры на электронном табло уверенно показывали тридцать восемь градусов в тени. «Зачем я вообще ввязался в это дело?» Но, тут же вспомнив, что уже второй месяц сидит без денег, он ещё раз глубоко вздохнул и лениво поплёлся в сторону бара, надеясь хоть там найти немного прохлады. В зале парижского бистро действительно было прохладно, не спрашивая разрешения, он сел в самом углу зала, кивнув головой бармену, на что тот кисло улыбнулся, продолжая с остервенением полировать вафельным полотенцем тарелку из-под салата. Макс снова вздохнул, вспоминая про деньги, посмотрел на часы с кукушкой, висевшие на стене бара. Кондиционер неприятно дул прямо на голову. Макс сделал знак рукой молодой официантке – очевидно, стажёрке, чтобы она подошла. – Чашечку кофе, и больше ничего, ах да – и немного холодной воды, – с улыбкой попросил он. В животе предательски заурчало. «Да, сложно верить в удачу, когда вторую неделю впроголодь», – подумал он, хотя лузером себя никогда не считал. Не соображая, он отключёно помешивал ложечкой кофе, так как сахар давно не употреблял, и не заметил, как в зал вошла небольшого роста обаятельная женщина, одна из тех представительниц прекрасного, которая не сможет пройти незамеченной, даже на самой многолюдной улице, выделяясь своей красотой среди толпы прохожих. Сидевшие в зале обернулись и стали бесцеремонно разглядывать её, бармен наконец бросил шлифовать отполированную до блеска тарелку, подошёл к ней сам, поздоровался и пригласил её сесть у окна: очевидно, они были знакомы. Отходя от неё, он спросил: – Как всегда? – на что она молча кивнула хорошенькой головой. Заметив, что в зале что-то происходит, художник наконец оторвал свой взгляд от чашки с кофе с унылым видом африканского марабу и, как и все, уставился на неё. То что его поразило в ней сразу, это её миндалевидные глаза голубовато-зелёного оттенка. Они были настолько выразительные, что остальные черты лица, не лишённые изящества, лишь дополняли гармонию овального лица. Очевидно, давно привыкшая к восторженным взглядам мужчин, не обращая внимания на завистливые взоры женщин, она с нескрываемой меланхолией смотрела куда-то на улицу, думая о чём-то своём. Макс Неста как-то взбодрился, перевоплотившись из сонного марабу снова в художника, и начал теперь уже с любопытством, как все, её рассматривать. «Жаль, я не портретист, а то бы написал бы её в профиль, нет – анфас, чтобы глаза лучше изобразить, глаза – самая важная деталь на лице у женщин. Она даже совсем недурна собой, – думал он, скользя глазами от подбородка вниз по шее к грудям многообещающей формы, безжалостно затянутым узким платьем в декольте.
