В монотонно покачивающемся вагоне первого класса висело сонное молчание. Господин пассажир первого класса Родион Дмитриевич Зайковский сидел в темноте у окна, заведённо перебирая пальцами мягкие кисточки шторки. Светильник над своим диваном он погасил полчаса назад, так и не дочитав хрусткие «Ведомости». Ночной поезд трясся сейчас среди бологовских заснеженных полей, за окном рябило белое с синим отливом, прорезанное тут и там чернеющими мёртвыми кустарниками.
Выдав в пустоту глухо-усталое «ух», Зайковский потянул атласный хвостик галстука, расстегнул воротник рубашки и, стянув жаркие ботинки на меху, вытянулся на диване. Колёса поезда всё заходились на полотне в беспрестанном треморе, и зубы Зайковского подрагивали за полусомкнутыми губами, как в ознобе.
«Какой же сумбур… – думалось в дрожании. – Возможно, в письме формулировки дадутся мне легче. Но не здесь, по приезде засяду».
Охота, конечно, сейчас полезть в чемодан за писчей бумагой, покуда не ускользнули мысли, но как пить дать почерк непременно заскачет, и чернила растекутся фиолетовыми цветками по скатерти. А Серж Левашов, давнишний друг, коллежский асессор и известный бонвиван, в ответном письме непременно сыронизирует, мол, прижилась у тебя моя «куриная» привычка. Зайковский едва улыбнулся в темноту – строки у Сержа извечно замирали на бумаге Эльбрусами и Марианскими впадинами средь высохших чернильных озёр. Жуть как ругался их учитель чистописания, проверяя грязнющие домашние задания, которые Серж наскоро царапал в экипаже по дороге в гимназию. Уж сколько лет прошло, а Левашов всё слал бывшему однокласснику кривые и косые письма в десять листов, брызжа каждой подробностью своих похождений.
«Что ж, теперь черёд мой», – и, закрыв глаза, Зайковский вырисовал в голове начало: – «Дорогой мой друг! Веришь или нет, но городская курия оказалась ко мне благосклонна, и пишет тебе сейчас депутат четвёртой Государственной думы».
Вертлявый хвостик строчной «ы» затянулся в паточном раздумии. Вспомнился тут же пятничный вечер у Коновалова, лидера их Прогрессивной партии. Поздравлял он Зайковского сдержанно, то и дело вплетая сожалеющие интонации. Поблёскивая пенсне, предостерегал, обещал скорое несварение желудка от «законодательной вермишели» и отмечал, что бодрость и рьяность депутата никогда не заменят ему компетентности.
