– Нет в лес хода, – вещала старуха, выставляя на стол котелок с кашей и тарелку с хлебом. А чтобы придать большего веса словам, она несколько раз качнула седой головой. – Запомни, что говорю, и носа туда не кажи.
Печаль какая. А меня ведь кашей ни корми, дай по лесу погулять.
– Охотники ходят? – решила уточнить.
– А чего им не ходить? Испроси на окраине разрешения да отправляйся на промысел.
– И за ягодой местные ходят? – скосила глаза на корзину, поставленную на подоконник.
– За ягодой-то чего не наведаться? Опушечку поближе выбирай и собирай.
– А грибы у вас, – кивнула на висящие под потолком сушеные связки, – не из леса?
– Откуда еще грибам взяться? – хмыкнула старуха.
– Выходит, что тропинка проторена?
Она глянула на меня и снова качнула головой, нахохлившись, точно седая ворона.
– Послушай, девка, дело говорю! А больше никто толкового не скажет. Вот какие вы нынче пошли: старость не уважаете, опыта не перенимаете. Но только в лесу зло живет. Давненько. В самой темной чаще.
– А облик у него есть? Или это просто злая темная чаща?
Старуха погрозила скрюченным пальцем.
– Ишь языкатая! Чего Вашек в тебе нашел? Соблазнила небось?
Я вздернула подбородок и промолчала. Уж кто кого соблазнил? Сам Вашек полгода мне прохода не давал, с того раза, как наведался в наш салон с собачкой очередной однодневной подружки. Теперь вот в деревню затащил, а сам на встречу с друзьями помчался и мне отличную компанию подобрал.
– Жил прежде человек один, сказывают, – продолжила старуха, явно не в первый раз повествуя эту историю, – непростой он был, того умел, чего остальные не могли. Только не ради добра. Вот и сослали его подальше от жилья людского в лесную чащу. Там, говорят, и заперли, а затем домик из бревен возвели. На двери замки понавесили, на окнах ставни заколотили. Замкнули круг, стену из кольев ощерили, а кругом ограду железную с шипами поставили.
– А шипы ядом смазали?
Старуха фыркнула. Я же решила уточнить более неприглядный момент касательно расплывчатого «заперли».
