Софья стояла на платформе, вдыхая холодный осенний воздух, пропитанный запахом мокрых рельсов и увядающих листьев. Станция была почти пуста – редкие фигуры растворялись в тумане, будто призраки, потерявшие свои голоса. Этот поезд увозил их туда, где слова не имели значения, где все привычное растворялось в молчании.
Она не знала, зачем едет на ретрит. Нет, конечно, знала – "восстановить связь с собой", "научиться слышать тишину", "убежать от шума мира" – стандартные формулировки, которые использовали в рекламных брошюрах. Но это не было правдой.
Правда была в том, что Софья устала. От людей, от бесконечного потока слов, от необходимости отвечать, объяснять, оправдываться, делать вид. Тишина казалась ей спасением, возможностью спрятаться, исчезнуть, стать пустотой, в которой ничего не болит.
На соседней платформе остановился другой поезд. Из него вышел мужчина – высокий, с резкими чертами лица, с холодным взглядом, который, казалось, видел больше, чем говорил. Его движения были размеренными, выверенными, как у человека, привыкшего к самодостаточности. Он тоже направлялся туда же.
Ярослав не любил разговоров. Они всегда казались ему слишком медленными, запутанными, не способными выразить того, что он чувствовал. Мир требовал слов, но слова были слабы. Поэтому он выбрал тишину.
Но он не знал, что в этой тишине встретит её.
Ретрит находился в глубине леса, где даже ветер казался тише, будто боялся нарушить строгий порядок этого места. Деревянные домики стояли на приличном расстоянии друг от друга, создавая ощущение уединенности. Узкие тропинки терялись среди деревьев, и каждый шаг здесь звучал глухим эхом среди зелени и мха. Здесь не было телефонов, разговоров, ни единого звука, кроме природных.
Софья разместилась в небольшой комнате с узким окном, за которым раскинулась тёмная синева вечернего леса. Стены, пропитанные запахом старого дерева, давали чувство защищенности. Первые часы она провела, просто наблюдая за игрой солнечного света на полу, слушая, как медленно стекают капли дождя по стеклу. Впервые за долгое время она не пыталась что-то осмыслить, сказать, решить. Просто существовала.
