А зачем все-таки согласилась идти в дипломатическое ведомство Вессекса? Ну, вот в неурочный час потянуло на приключения, смену обстановки и прочие прелести жизни, что сулила должность при Арджуне, который продвигался по карьерной лестнице стремительно, как самолет, набирающий высоту. Наш Большой брат, Солнышко, сиял и рассыпал лучи обаяния, а я, будучи его личным помощником, грелась в лучах чужого успеха и наслаждалась свободой от пригляда родителей и старшего брата Адриана, чья забота порой носила даже деспотичный характер.
Солнышко тоже за мной присматривал как друг детства, однако никогда особенно не давил, если речь не шла о выполнении служебных обязанностей.
Мы с Большим братом успели поработать в нескольких странах, пока однажды не случилось нечто поистине замечательное – Арджуну дали просто фееричное для его возраста и стажа службы повышение: в двадцать девять – уже советник-посланник, ни много ни мало второе лицо в посольстве в Галатии, с которой у Вессекса отношения всегда складывались очень странно, а обычно не складывались вообще. Соответственно, я осталась при Солнышке в должности его личного помощника. При моем полностью отсутствующем честолюбии – верх мечтаний. К службе в Галатии мы были готовы на высшем уровне, даже на галатийском что Арджун, что я, говорили свободно как на родном. Учитывая положение родителей знать три-четыре иностранных языка с детства – обычное дело.
– Ненавижу эти парламентские республики, – всю дорогу бурчал недовольный Бхатия, которого, вроде бы и повысили, сиди и радуйся, но повысили как-то не туда. Поэтому с радостью вышли технические неполадки.
– Нельзя было отправить в президентскую республику? В идеале, вообще, хочу монархию! Абсолютную монархию! Как же приятно уговаривать только одного человека, – продолжал ворчать Арджун, не забывая одаривать сияющими улыбками стюардесс, снующих по салону бизнес-класса.
Не то чтобы он планировал вот так соблазнить от скуки кого-то из персонала… Впрочем, и это Солнышко провернуть тоже мог. Пятен на нем хватало, о чем друг старался не ставить в известность общественность, а особенно Бхатия берег информацию о своей половой жизни от родителей. Дядя Киран до сих пор мог теоретически считать своего единственного сына непорочным как монах-аскет. Куда более прожженная тетя Дафна, всю жизнь посвятившая службе в полиции, наверняка не сомневалась, что сын давно уже кувыркается по чужим постелям, однако Арджун обладал достаточной осторожностью, чтобы не давать в руки родственников вообще никаких доказательств.