Мой Чукотский дневник (Лев Абакумов) - страница 2

Размер шрифта
Интервал


Самолет отрывается от земли, и во всем теле вдруг появляется какая – то необычная легкость; мысли бегут четко и ясно.

Неожиданно откуда – то из глубины сознания приходит мысль, редкая и жестокая в своей неопровержимой ясности – один! Снова один со своей бесконечной мечтой о счастье. Под крылом самолета в спокойном величии проплывает Львов, а навстречу уже несутся в бездонной синеве небосвода легкие кучевые облака.

В сознание властно и требовательно навстречу рвется новая жизнь, незнакомая, полная неожиданностей и приключений. Переплетаясь с тем, что было, она дает что – то новое сильное, еще не вполне осознанное, но большое, заставляющее всей душой стремиться вперед навстречу трудностям с твердым сознанием преодолеть все.

Бескрайние просторы; плывут под крылом корабля зеленые кущи рощ, озера, реки. И без конца и края текут и текут мысли, мысли о том, что осталось за бортом самолета. Бегут, повторяя каждое сказанное слово, каждый сердечный порыв. Бегут мысли, медленно, но верно, гасят бурю переживания, гаснет рассудок, погружаясь в бесконечную сладкую дрему, сознание гаснет, человека охватывает глубокий сон.

Как странно! Тихо шумит листва, словно подчеркивая охвативший ее мрак, острый и пряный аромат цветущих лип могучей пьянящей силой заставляет тяжело вздыматься грудную клетку.

Глаза. Огромные от резких ночных теней. Отчего они так блещут, словно в них струится огонь – нет, слезы льются – непрошенные и обильные. Словно драгоценные камни, сверкая в лунном свете отдаленного окна, бессильные побороть себя, прыгают и дрожат губы, снова и снова вызывая потоки слез. Мечутся непонятные бесформенные мысли. Где, когда, отчего, кто льет эти слезы, такие горькие и в то же время полные невыразимой прелести. К горлу подкатывается горький соленый клубок и душит, душит!

Почему так сладка эта робкая неумелая ласка огрубевшей в труде руки, прижатая к лицу моей ладонью. Как неумело и судорожно скользит она по лицу, порываясь, словно стремясь сжать его все в своем маленьком кулачке, стараясь оторвать от лица что – то невидимое, но такое родное, от чего невозможно отказаться, без чего нельзя дальше жить. В каком – то стремительном движении утопающего человека судорожно открываются, с трудом делая вдох, словно это последний глоток перед надвигающимся, чем – то неизбежным, грозным и бесформенным, что душит, не дает вздохнуть полной грудью словно тяжелый ночной кошмар – горе – огромное – мутит рассудок, гасит сознание, мраком окутывает сознание.