– Теперь это место будет называться Солисбургом. – торжественно провозгласил он – Всему безумию прошлого теперь положен конец. Город наш, и теперь мы и только мы решаем, как нам жить.
Дэниэл проснулся от странного шума над головой. Стук молотка, доносящийся откуда-то с потолка, прервал его и без того не слишком спокойный сон. Вокруг него было темно. Совершенно темно. В комнате не было окон, поэтому источником света могла служить только прикроватная лампа, но она, как ни странно, не проснулась вместе с ним от шума где-то наверху. Такую темноту, говорят, даже можно попробовать на ощупь. Однако делать это у Дэниэла не было ни малейшего желания: лежа в непроницаемом мраке, он хотел лишь одного – снова заснуть.
И все же, это было не так уж и просто. Стук настойчиво напоминал о себе каждые несколько секунд. Вставать Дэну совсем не хотелось – он прекрасно понимал, что стоит ему только подняться с кровати, как его шансы выспаться стремительно рухнут вниз. Эту обратную пропорциональность несчастный уже успел усвоить – сосед, страдающий бессонницей, и раньше проявлял желание разделить свой недуг с кем-то еще. Поэтому вырванному из объятий сна бедняге оставалось только валяться в постели и размышлять о странности происходящего.
Возможно, в грохоте от стука молотка вовсе нет ничего странного. Но не в третьем же часу ночи! И кому же там не спится в такое время? Уже третьи сутки подряд. Никогда ему еще не приходилось сталкиваться с таким наплевательским отношением со стороны соседей. Он все никак не мог понять, как это кому-то могла прийти в голову такая дурацкая идея. Конечно, Джон, его сосед сверху, всегда казался ему чудаковатым, но раньше он ничего подобного не вытворял. Неужели он не понимает, что все люди спят в это время?
Дэну всегда было сложно понять, что толкает людей на нарушение правил. Для него вовсе не имело значения, о каких правилах идет речь. Будь то государственные постановления, правила внутреннего распорядка на работе или просто правила приличия, все они для него были равно священны и нерушимы. Он свято верил в то, что правила имеют какое-то высшее предназначение, они – над нами. Он прекрасно понимал, что человек существует для правил, а не правила для человека.