— Все-все, тихо.
— Света, я не хотел! Я не хотел, брат! Честно! Боже, я не хотел!
—Ты ни в чем не виноват! Ни в чем, Артем, слушай меня внимательно: авария была спланирована. Я найду их всех и клянусь, они все поплатятся за это!
У Артема по щекам катятся слезы, а после он проводит руками по бедрам.
— Я что-то ног не чувствую! Сначала мне сказали, что после наркоза отойдет, но уже сутки прошли. Стас, почему я встать не могу? Помоги мне встать, брат!
Опускаю глаза. Это пиздец. Артем ни хера еще не жил, он еще так молод. Я должен был оберегать его.
— Почему ты молчишь, Стас?! Это правда что ли, я теперь калека, да?! Скажи мне правду, скажи!
— Да. Тебя ждет инвалидное кресло. Так тоже живут. И ты будешь жить.
— Боже… нет. Я так не хочу, я не буду! Я НЕ БУДУ ОВОЩЕМ! Убей меня, убей, убей меня сейчас, я не буду!
Он захлебывается слезами и я не выдерживаю, беру его за голову, заставляя посмотреть себе в глаза:
— Артем, не плачь, посмотри на меня, на меня! Главное — ты жив! Ты будешь жить, слышишь?
—Нет, нет, я так не хочу! Мне больно! У меня болит спина!
Он мотает головой, плачет, а я выхожу из палаты. Ловлю его врача чтобы еще раз убедиться в том, что дела у Рыся хреновые.
— Готовьтесь. Парень молодой, пока неясно, насколько сильно он потеряет мобильность, но про спец уход уже надо думать. Коляска точно пригодиться. Можете на первом этаже заказать.
— Дай Артему успокоительное. Сделай так, чтобы ему не было больно!
Никаких детей, семьи и близких связей. Я так жил, пока работал в милиции и это выручало. У меня не было слабых мест, Виктор всегда был отдельно, малого я тогда еще не знал. Я был свободен как ветер в поле и у меня тупо не было уязвимостей. Я ничего и никого не боялся, потому работалось гладко и мы вылавливали самых отпетых упырей, но после органов я сдал. Устал, наверное, и мне захотелось, чтобы меня кто-то дома ждал, хоть рыбки в аквариуме, хотя, блядь, кто-то! И Тася ждала. Всегда. Радовалась, когда я приходил, хотя готовить, конечно, она не умела и помощницы из нее не вышло. Я сам готовил, кормил свою принцессу, она училась, часто делала уроки на кухне, раскладывала везде свои книжки и тетрадки, но никогда мне не мешала. Мы первые недели с ней вообще молчали и это было как терапия. Для меня уж точно. Чтобы не сойти с ума после того, как бросил карьеру. Потом Таська обожглась, что-то пролила на себя, запищала. Я помог, так мы начали потихоньку говорить, хотя обычно я слушал, а она что-то рассказывала, смеялась сама себе. Чудная, странная девочка с кудрявыми светлыми волосами. Тася смахивала на домовенка, я Кузькой ее называл, а она злилась, хмурила свои блондинистые брови, поджимала губы. Забавная, смешная, глупая малолетка, хотя глупой Тася не была. Неопытной да, наивной, упрямой и любопытной — тоже да. Боязлива, осторожна, суеверная, одаренная. Это все было о ней.Я тогда не знал, на хрен мне сдалась эта девочка, просто приз, выиграл ее в карты, забрал себе как котенка, беспризорное существо. Тася бы умерла на улице, она всегда боялась остаться одна. Домашняя до скрипа, белоручка-принцесса, хах, она даже картошку чистить не умела, даже этому ее учил. Девчонка по дому особо ничего не умела делать, но кое-что она делала превосходно: дарила уют. Как чертов антидепрессант со своими этими безумными кудряшками и тихим голосом. Мне нравилось о ней заботиться и мне нравилось быть кому-то нужным в этом мире. Ни бабло, ни связи мои, нет. Тася меня всегда ждала. Меня. Любого. Мрачного и хмурого, с настроением и без. Всегда радовалась мне, а я ей, тогда еще не понимая, что это Тася меня уже приручила, а не я ее. Без всяких там шоколадок. Она меня к себе привязала. Намертво. Я все ждал, что наваждение пройдет, женился, а оно, блядь не прошло. Хуже только стало.