Из отзыва читательницы:
«Айвор… Очень интересный персонаж. Хотелось бы заглянуть ему в голову».
***
«Каролина» – мой первый роман в женском ПОВ и от первого (простите за тавтологию) лица. Всю историю рассказывает Каролина. Читатели видят других персонажей только через её призму и знают лишь то, что знает она.
Последняя глава написана; все тайны, казалось бы, раскрыты. Но что мне делать с дополнительными сценами, которые сами придумались во время работы над книгой? Я могла бы рассказать историю снова от лица Кейлет, Лэнсо, Айвора, Куары или даже господина Не-Подавитесь-Рыбной-Косточкой Диддерио – и каждый раз она звучала бы по-новому.
Однако автор я медленный и весьма ленивый, поэтому из всех персонажей выбрала одного. И пересказывать всю «Каролину» не стану. Представляю вам несколько зарисовок.
Часть I: что случилось до событий романа.
Часть II: переплетения с основной историей (Каролина уже вряд ли о них узнает, а нам с вами повезло больше).
Часть III: куда дорога судьбы приведёт после.
***
Но почему именно Айвор? Даже не знаю. Загадка.
Два года после вторжения Рокнура
Коралловое море
В десяти милях от порта Тин-Фаситх
Иногда она похожа на розу. Я не умею чувствовать цветы и их красоту, но различаю оттенки. Как художник перед картиной, созданной кем-то другим. Светлый бежевый – кожа, обделённая прикосновением солнечных лучей. И темнеющий к осени край лепестков: цвет песка, цвет льна, цвет её волос. Палитра розового – от бледного, почти прозрачного, до густого и сладковато-терпкого. Я и раньше знал, что запах может опьянять, но только с ней понял, зачем нужно, вдыхая, закрывать глаза.
Иногда мне кажется, что её рёбра, будто хрупкий стебель, могут сломаться в моих руках.
– У тебя есть шипы, Каролина? У тебя должны быть и шипы.
Тёплое бедро шевельнулось под моей ладонью, и она сонно пробормотала:
– Нет, Айвор, у меня только мурашки.
Эту розу грубо кромсали садовыми ножницами. Я сдвинул руку на полдюйма – теперь бороздки шрамов будто бы выходили из моих пальцев. Время разгладило их, высосало цвет и стёрло боль – её боль, а я… Ни два года, ни двадцать когда-нибудь, ни даже огонь, отметивший меня, не смогут выжечь из памяти струйки слёз и крови. Прозрачные, мерцающие в сиянии звёзд, и алые.
