Замок Монфор возвышался над долиной, словно сломанный зуб на почерневшей от времени скале. Его некогда величественные башни теперь кренились под тяжестью веков, будто склоняя головы в безмолвном покаянии за грехи прошлого. Серые камни, из которых было сложено строение, впитали в себя столько боли и страданий, что даже солнце избегало освещать эти мрачные стены.
В ту ночь небеса разверзлись над долиной. Гроза бушевала с такой силой, будто сама природа оплакивала рождение новой души. Молнии рассекали небо, превращая тьму в ослепительные вспышки света, а гром грохотал так, что даже древние стены замка содрогались.
В родовом зале замка, где тяжелые гобелены едва колыхались от сквозняка, баронесса Изабела корчилась от боли. Ее лицо было бледным как смерть, но когда ребенок наконец появился на свет, она не издала ни звука. Лишь стиснула зубы до скрипа и, едва повитуха перерезала пуповину, протянула младенца подоспевшей служанке.
– Не привязывайся, – холодно произнесла она, ее голос звучал как звон стали. – Этот ребенок понадобится только в день свадьбы.
Лорд Годрик, отец новорожденной, вошел в зал, когда гроза начала стихать. Он взглянул на дочь лишь раз, и этого взгляда хватило, чтобы его лицо исказила гримаса боли.
– У нее глаза… как у моей сестры, – пробормотал он, отводя взгляд.
Эти слова повисли в воздухе, словно проклятие. Все в замке знали историю о сестре лорда Годрика. О том, как ее обвинили в колдовстве и предали огню на главной площади. О том, как ее крики заглушал вой толпы, жаждущей крови.
Алисия родилась под знаком проклятия. Ее судьба была предрешена еще до первого вздоха. В этих стенах, где каждый камень хранил память о страданиях, ей предстояло расти, зная, что ее глаза – единственное, что она унаследовала от той, кого сожгли как ведьму.
И с каждым днем гроза над долиной становилась все сильнее, словно сама природа помнила о той, кто родилась в ночь проклятия, и оплакивала судьбу маленькой девочки, чья жизнь началась под знаком смерти.
