Фу-х, мне нужно высказаться. Я начала вести этот дневник, чтобы составить какой-то план. Я всегда начинаю планировать, когда нервничаю. Но сейчас это не просто список покупок или распорядок дня. Это план того, как мне жить дальше.
У меня ощущение, что я что-то должна вспомнить. Я не хочу вспоминать. Мне страшно! Я не пытаюсь намеренно копаться в своих воспоминаниях, это приносит боль. Я боюсь вспомнить то, чего не было. Воспоминания могут быть ошибочными, я не хочу ошибиться и нести этот крест. В моей памяти есть пробелы, я не хочу заполнить их своей фантазией. Похоже, я снова на эйфории. Если это так, то… Господи… я живу только, когда у меня фаза мании. В другое время я погибаю. Я умираю каждую секунду, каждая секунда длится бесконечно.
Сегодня мне хотелось зарезать себя. Вот так просто, да. Я загружала посудомоечную машину, собирала ножи для мойки, и, держа нож в руке, я представляла, как он врезается в меня. До этого, разговаривая с Джоном по телефону, я послала его, потому что он снова не приехал. Дочка спала в комнате. А я держала нож и представляла, как капли крови падают с него в моих руках. И каждая капля казалась мне целым океаном моих непролитых слез. И тогда я заплакала, а перед этим закричала, глуша свой крик, чтобы не проснулась дочка, и давила свое лицо, как будто мне хотелось содрать кожу со своего лица.
А вечером, наконец, приехал Джон. И, видимо, ему хотелось разрядки. Он нашел меня в комнате на втором этаже, когда я смотрела очередной ромкомный сериал, а его брат в это время внизу нянчился с племянницей. Господи, как давно я этого не чувствовала! Джон как будто бы знал, каждый раз знает, когда я на грани. И как мне тоже нужна разрядка. Он измотал меня, и на миг я почувствовала себя на вершине блаженства. Но счастье быстро закончилось. Я спустилась вниз, на первый этаж, и меня ждала безысходность моего существования. Годовалая дочка, домашние дела, всех накормить ужином. Похоже, что я снова схожу с ума.
