– Да ну тебя. Если уж выбирать меньшее из зол, то расти быком для корриды куда лучше, чем быком для бифштекса. Победил разок матадора – и вот уже пенсия где-то на прекрасной ферме. А в загоне, объевшись гормонов, особо не до героизма. Да и зачем он там? Чтобы раньше времени забили?
Мы развлекались философскими беседами на кухне какого-то забытого богом хостела на краю Андалусии, над которой, а заодно и над нами, вопреки вековым традициям уже вторую неделю издевалась небесная канцелярия. Было слышно, как в ведро, поставленное у стойки регистрации, то и дело постукивает дождь. Теперь понятно, почему сутки тут стоят всего 12 евро.
Вид этой то и дело опорожняемой жестяной тары и отметка в 15 градусов на термометре общей комнаты на шестерых меня настолько опечалили при заселении, что, усевшись прямо так, в куртке, на первый этаж двухъярусной кровати, я заплакала: отличный выбор отпускника из Северной Европы в период рождественских праздников. Осталось только их еще встретить с температурой.
Вдруг через туман слез вижу перед собой темнокожую руку, которая на манер фокусника раскрывает передо мной печеньки. Такие же, миндальные, покрытые белой глазурью, сейчас, неделями позже, припасены у нас к чаю.
– Это волшебное лакомство, guapa,1 превращает слезы в смех. – Произнес только что вошедший, по всей видимости, сосед по комнате, коверкая испанский. Широченно раскрывавшийся при этом рот и громкость выше среднего выдавали акцент выходца из бывшей французской колонии в Африке. Моя нетолерантная подруга таких называет просто: «шахтерами» (сами догадайтесь, почему).
«Пожалуйста, не говори по-английски: я не перенесу этого издевательства над языком», – подумала я, уже и позабыв про свою печаль.
– Дэнькью, маай френд. – Сама же зачем-то спровоцировала его перейти на английский, не сумев побороть желание передразнить африканский акцент.
– А-а-а, как у тебя здорово получилось, ха-ха-ха!
