Последний месяц уходящего года порадовал первым снегом. Легкие, как сахарная пудра, снежинки кружились над Ренном, укрывая белоснежной пеленой мостовые, крыши домов и экипажей, войлочные шапки извозчиков и плечи первых прохожих.
Я была одной из первых этим утром, и по-детски радовалась, что оставляю на нетронутом снежном покрове первую строчку следов. Только начало светать, и жемчужно-серое небо окрасилось на востоке розовым. Морозный воздух приятно бодрил, пощипывая за бока, потому что моя накидка была зимней накидкой лишь снаружи, а подкладка на ней была не меховая, а тканевая, только знать об этом никому кроме меня не полагалось.
Свернув на главную улицу, я остановилась перед застеклённой лавкой, украшенной гирляндами из еловых веток и веток падуба, которые я повесила вчера. Задрав голову, я полюбовалась на свою работу. Темная зелень листьев и хвои, и алые ягоды создавали праздничное настроение. И пусть вчера я совсем перестала чувствовать от холода пальцы, сегодня это казалось совсем не важным. Важно, что лавка сладостей господина Джорджино Маффино стала самой красивой на торговой улице.
Я толкнула двери лавки, тонко прозвенел колокольчик, и тысячи умопомрачительных ароматов окружили меня волшебным облаком – ваниль, корица, апельсин, душистый перец и мята. Всё то, что мы добавляли в конфеты, пирожные, торты и кремы. Конечно, король не посылал заказов в наш провинциальный магазинчик, но аристократы на сто миль вокруг покупали сладости постоянно.
– Доброе утро, господин Джордж! – поприветствовала я хозяина лавки – пухлого, как бриошь, низкорослого и деловитого уроженца Бретани, который усиленно выдавал себя за южанина.
– Доброе, Бланш! Если оно и вправду доброе! – проворчал торговец и тут же спохватился: – Не называй меня Джорджем! Сколько раз тебе повторять?
– Прошу прощения, синьор Джорджино Маффино! – засмеялась я, снимая накидку, повязывая белоснежный фартук в оборках и ополаскивая руки под навесным умывальником.
Помедлив, торговец рассмеялся вслед за мной:
– Зубной боли тебе под новый год, насмешница! Все время ты надо мной подшучиваешь. Но вот засмеялась – и я всё тебе простил. Почему бы это?
