Из дневника Анастасии, 1826 г.
«Они думали, я сгорю. Но я научилась летать»
Тишина.
Только часы где-то тикают, отсчитывая последние секунды чьей-то забытой жизни. Стиснув зубы, я смотрю на бледное лицо мертвой девушки. Руки в крови, но это не её кровь. Это кровь невинности, которую здесь все продали. Или у кого-то её украли.
Смотрите… просто смотрите.
Она даже в смерти красива. Шестнадцать – и уже мертва. Шестнадцать – а её уже нет. Шестнадцать – а её имя забудут к утру.
На миг остановилось время. Глаза безучастны, пальцы дрожат, сжимая окровавленную ткань.
Он даже не запомнит, как её звали. Потому что для него она – просто очередная. Как я. Как все мы. Выпил, насладился, ударил – ушел. А завтра его карета проедет мимо этого дома, и он даже не вспомнит, что здесь лежит её тело.
Я бью кулаком в зеркало. Стекло трескается, и мое отражение распадается на осколки. В них – обрывки другой жизни.
Белое платье с голубыми лентами…
Сад, наполненный ароматом сирени…
Мамины руки, теплые от солнца…
Теперь мои руки помнят иные ласки – те, что оставляют синяки подкружевом перчаток.
Я думала, что дворянская кровь – это привилегия, а не проклятие.
Мать предательски умерла. Пришла мачеха. Пришел новый порядок. А потом пришел он – отец, для которого я стала… обузой. Дорогой, но ненужной вещью.
Он назвал меня слабой! – горькая усмешка рвёт мне горло. – Да, именно так, подписывая бумаги о моей продаже в дом мадам Леруа.
Труп на полу будто шевелится – нет, это лишь моя тень дрогнула. За окном проезжает карета, и на мгновение мне кажется, что я вижу там себя – ту, прежнюю, с бантами в волосах и глупой улыбкой.
Я накрываю лицо девушки кружевным шарфом. Алые пятна медленно расползаются по белой ткани.
– Прости, – шепчу я, ощущая, как что-то горячее катится по щеке. – Но я отомщу за нас обеих.
Где-то в городе бьют колокола. Где-то смеется мой отец. А в разбитом зеркале теперь две меня:
Та, что умерла в шестнадцать.
И та, что осталась, чтобы хоронить других.
А знаешь, что самое смешное? Если завтра я окажусь на её месте… меня тоже вынесут тихо. Тоже закопают глубоко. Тоже забудут быстро.
