Пролог
Воздух над плитой трепетал жарким маревом. Тонкой струйкой Тома выливала на тяжелую чугунную сковородку блинное тесто. Оно растекалось по ребристому дну в клеточку, вздувалось и лопалось крошечными пузырьками, да так и застывало – дырочками. Поставив одну сковородку на раскаленную конфорку, Тома бралась за вторую и быстрым движением переворачивала на ней подрумяненный с одной стороны тонкий блин.
Из коридора в кухню влетел бумажный самолетик. Он будто задумался на секунду, а потом медленно спланировал на стол. Тома тут же подхватила его и запустила обратно, но не рассчитала и он врезался прямо в лоб вбежавшему следом мальчишке.
– Ой! – в притворном ужасе Тома ахнула и закрыла руками рот, но тут же звонко рассмеялась, сбрызнула смехом мальчишку, обняла его двумя руками.
– Мама, я кушать хочу! Скоро блины?
– Блины-то скоро, только давай папу сначала дождемся! Уж поди вернуться должен. Обещал по пути в погреб спуститься, варенья принести. Вишневого!
– Фу, не хочу вишневое, оно приторное…
– Ну, хозяин – барин. Не нравится – не ешь. Сметана есть еще.
Тома выключила одну конфорку. Налила на вторую последние капли теста. Его было так мало, что оно не растеклось, а застыло нелепой кляксой.
– Ой, этот маленький мне, ладно, мама?
– Тебе, Тошенька, тебе, – она улыбнулась и потрепала сына по густым черным волосам. Прав был Леон, не шло ему русское имя, да Тома настояла.
– А папа когда вернется? – мальчик прижался носом к оконному стеклу, разглядывая редких прохожих во дворе. Одни смешно прыгали через черные проталины, боясь замочить ноги в мартовском талом снегу, другие, в блестящих резиновых галошах, шагали размашисто и быстро.
Тома сняла со сковороды последний блин-кляксу, укутала дымящуюся стопку линялым вафельным полотенцем и повернулась к мальчику.
– Он обещал вернуться к обеду, сын. Пойдем пока, почитаем.
Она потянулась вверх, подцепила пальцем шпингалет и отворила створки форточки, покрытые растрескавшейся краской, впустила дрожащий, дерзкий весенний воздух, птичий нестройный гомон, собачий лай и чьи-то голоса. Весна. За окном кипела жизнь, а внутри у Томы заворочалось противное что-то – как будто маленький жучок царапал нутро острыми коготками.