Острие ножа тонкой иглой впилось ей в руку. Набухая кровавыми бусинками, мелкие капли сбегали по её запястью, часто-часто забарабанив по выщербленной поверхности стола, вдруг запестревшей алыми кляксами.
– Ай! Больно! – вскрикнула Маришка, пытаясь отдёрнуть руку, но цепкие когтистые пальцы ведуньи стальным капканом вонзились в её локоть, мёртвой хваткой принуждая стоять на месте.
– Терпи, милая, терпи. Заговор-то, он на крови делается. Аль ты расхотела уже красивой-то быть? – прохрипела ведунья.
Бабка Зинаида, хоть и слыла в округе ведьмой, не раз помогала деревенскому люду. Вон Яшку-конюха в три дня от лихоманки излечила, а его уж причащать хотели, сам поп Агафон из соседнего села приезжал. И то верно, мужик в горячке уж и узнавать-то всех перестал, метался в бреду, да всё бормотал:
– Сена мне, сена, да побольше сыпь, больше!
Уж и мысленно простились с ним семейные, да только младшая, Глашка, тайком от матери метнулась в Дубраву, в полуразвалившуюся хижину на опушке тёмного леса, да пала ведунье в ноги:
– Чего хочешь, говорит, бери, да только отца выходи!
Не знаю уж, на чём сошлись, да только к вечеру пришла бабка в деревню. Только глянула на Яшку, да и давай шептать заговоры какие-то. Потом развязала мешочек, что висел на дряхлой морщинистой шее, сыпанула себе на ладонь щепотку трав, да сожгла их над свечкой. Ох и вонь пошла по горнице, чуть глаза не выело! Стоят, значит, Глашка с сёстрами, носами хлюпают, зрачки слезами наружу катятся, а бабке хоть бы хны. Знай, шепчет себе под нос, да руками машет. Пошептала, да и ушла, а утром вернулась с зельем каким-то, да наказала поить мужика ежечасно по три ложки, да окуривать в полдень и в полночь вонючими травами, кинула на стол мешок и ускользнула. Никто и спросить ничего не успел, уж она за калитку шмыг и скрылась. Глашка с сёстрами, хоть и перепуганные, а ослушаться не осмелились, ведьмин наказ в точности выполнили. Ох и ругалась же мамка, когда застукала их средь ночи со свечой в одних сорочках. Так обещала лупить, чтоб месяц сидеть не смогли. Да только вот ровнёхонько на третий день встал Яшка на ноги, да прямиком в кухню.
