Хогард стоял на балконе, взгляд его был устремлен вдаль. Неизвестно, что представало перед его мрачными очами; люди хана, готовящиеся к наступлению, были еще далеко. По расчетам князя, у него оставалось около месяца, чтобы подготовить войско – войско, которое в несколько раз уступало бы многочисленной рати хана и, несомненно, будет разбито в краткие сроки. Но Хогард был не из тех, кто сдается без боя; он мучительно пытался найти решение. Конечно, численность его соратников не могла возрасти втрое, поражения было не избежать. Война всегда страшила князя; она унесла его отца, унесла брата и ничего, кроме горя, не сулила и в этот раз.
Бесконечное небо, пока еще мирное и лживо обещающее благоденствие, расстилалось перед Хогардом. В соседних покоях наряжали к пиру Морену, его единственную дочь. Казалось, мыслями князь был сейчас где-то далеко, будто бы уже на пиру – его занимали будущие смотрины. Мысль выдать дочь замуж до войны, спасти ее от гибели, от плена, от бесчестия и одновременно соединиться с зятем во имя общей победы показалась Хогарду невероятно удачной, но теперь его мучили дурные предчувствия. Никогда он не разлучался с дочерью больше, чем на несколько месяцев, да и последнее случалось настолько давно, что теперь князь и представить не мог любимое дитя в чужих землях. Выхода не было. «Скоро мой дом может стать вотчиной заморского хана, – подумал Хогард. – Нужно торопиться со свадьбой».
Смотрины устраивались им для отвода глаз; брак Морены с северным господарем был делом решенным. Не доверял князь северному владыке, но союз с ним в данных обстоятельствах был ему выгоден. «Хан не ожидает, что ему предстоит столкнуться с таким серьезным противником; что ж, его ждет приятное открытие».
Хогард с сожалением отмечал, что предстоящая перемена совсем не радовала Морену. Безусловно, она готова была подчиниться воле отца, и хотя война никогда не считалась уделом женщин, Морена догадывалась о причинах своего скоропалительного замужества. Знала она и о том, что все было решено заранее и выбор, который ей предстояло сегодня сделать, давно сделан за нее; чужой господарь не страшил ее, но из-за предстоящей разлуки с родными она не могла больше участвовать в привычных своих развлечениях. С детства Морена отличалась бунтарским нравом, и обычные занятия девушек не прельщали ее; отец снисходительно относился к ее предпочтениям и с грустью отмечал, что однажды ей встретится на пути тот мужчина, которому предстоит обуздать ее дикий нрав. Больше всего в жизни Хогард чтил волю и свободный дух, но женщина могла лишь мечтать об этом. Ему было больно представлять, как его дочь – свободолюбивая, взращенная им в полной воле – будет заперта в женском тереме, окруженная недалекими боярынями, сытыми и удовлетворенными своей долей.