Виселицу возвели в тени часовой башни. Отчасти – чтобы солнце не слепило глаза публике, а отчасти – чтобы Трибунал мог совершать убийства точно по расписанию. Порядок во всем – таков был девиз Трибунала.
На площади собиралась толпа. Я стояла с опущенной головой, придерживая капюшон руками. Утро было промозглым. Пар от моего дыхания поднимался тонкими облачками и сливался с туманом. Я с тревогой огляделась по сторонам.
– Хороший день для повешения, – непринужденно протянул стоявший рядом человек.
Я быстро отвернулась, чтобы не встретиться с ним взглядом. Людей редко обвиняли в колдовстве из-за цвета глаз, и все же такое случалось.
При виде двух женщин, которых вывели на эшафот, толпа зашумела. Обеих обвиняли в колдовстве. Руки первой тряслись так сильно, что даже мне с задних рядов было слышно, как позвякивают кандалы. Вторая женщина, помоложе, с печальным лицом и ссутулившимися плечами, была совершенно неподвижна. Их платья превратились в лохмотья, а болезненно-бледные лица и спутанные волосы покрывала корка грязи. Должно быть, их не один день держали в темнице и морили голодом, чтобы довести до отчаяния и исступления. Все это делалось с хитрым расчетом: безумный и одичалый вид обвиняемых рассеет подозрения горстки совестливых горожан, способных усомниться в методах Трибунала, и сделает само зрелище еще увлекательнее.
Мой сосед придвинулся поближе.
– Веселое представление, не находите?
Я попыталась не обращать на него внимания, но он наклонился надо мной и тихо повторил:
– Не находите, принцесса?
Удивленно уставившись на него, я увидела полные решимости карие глаза, поджатые губы и вопросительно приподнятые брови.
– Келлан, – возмущенно прошептала я. – Что ты здесь делаешь?
Он выпятил подбородок, и под его бронзовыми скулами залегли тени.
– Как твой личный охранник, могу спросить тебя о том же.