Лето стояло в разгаре. Воинство под пурпурными и голубыми стягами двигалось на северо-запад. Люди быстро загорали, изнывая от духоты. Неудивительно – в Долине тысячи рек летом всегда стоит нестерпимый жар.
– Великая Мать, как в пропаренной купальне!
– И не говори! – иногда ловила ухом танша на дневных биваках.
«Если это купальни, то ласбарнские пустыни – печь для сжигания людей заживо» – думала Бану в такие моменты. Интересно, а мог Гор податься именно в Ласбарн? Хотя, с чего бы…
Тренироваться в это время было трудно, и Бану с Маатхасом решили как можно быстрее совершить бросок до Бенры – одной из самых могучих и полноводных рек Яса. Однако по дороге им встретилась Вильха – крупная широкая водная лента, пересекающая открытую со всех сторон равнину. Гулявшие в долине ветра обдавали легким бризом, местность позволяла в случае опасности увидеть врага за одаль, словом, таны дали добро ненадолго встать лагерем.
Отрабатывать индивидуальное мастерство и групповые маневры стало легче – свежесть прибавила сил. В один из дней, закончив с учениями своих солдат, Маатхас отправился к Бансабире. Они быстро обрели привычку вместе обедать и ужинать, и тан успел привязаться к размеренной речи Бану. Кажется, на его памяти она одна могла говорить так бесстрастно о любых на свете вещах, и только глаза – мертвые с другими – с ним всегда выдавали какое-то чувство. Удивительные глаза, признавал Сагромах, особенно в полумраке, когда в них одновременно читались печаль, усмешка и какая-то роковая решимость. Да и сама Бану с наступлением темноты делалась совсем другой.
Он не мог понять, что Бану научилась у солнца блистать, отвлекая внимание от истины, которую познавала от луны, но уже безошибочно знал, что Бансабира – дитя тьмы. Верное, послушное чадо, не страшащееся родителя, даже если что-то в нем и внушает тревогу.
Сагромах догадывался, что именно, но даже не думал спрашивать наверняка. Если Владыка Вод и Мать Земли будут милостивы, в одну прекрасную ночь, Бану сама расскажет все, как есть.
