Пролог
Тишина. Густая, жгучая, пронизывающая до самого сердца. Даже дыхание казалось предательством – каждый вдох оставлял на губах вкус пепла.
Король северной страны Греймарк стоял среди алых роз, выращенных его руками. Их лепестки, красные, как кровь, шевелились на ветру, будто шептали что-то. Но он не слышал. Он давно уже ничего не слышал и пытался не чувствовать.
После Войны Слез, когда его отец захватил огненные горы Реймевика, на их замок напали. Шпионы из Вечнолесья пробрались ночью, когда спала большая часть стражи и слуг после праздника Солнцестояния – Мидсоммара. Это не достойная битва мужчин, а жалкая трусливая вылазка для убийства наследника Греймарка, сына короля Даркота. Пожар, который заметили слишком поздно. Стоны. Молчание.
Мать и сестра погибли, не успев проснуться.
Утром нашли трупы шпионов – но слишком поздно.
Александр тогда был далеко – в охотничьем домике, где любил уединяться. Он не видел пламени, не слышал последних стонов. Но когда вернулся, замок уже был другим. И он – тоже.
Ледяной король среди пепла воспоминаний.
Его пальцы скользнули по лепестку розы. Холодному. Как все в этом замке. Как он сам.
Он сжал кулак. Костяшки пальцев побелели, но боль была далекой, словно чужой.
Мама.
Хрупкая, словно первый весенний цветок. Улыбающаяся так, будто солнце отражалось в уголках ее губ. От нее пахло лавандой и свежестью утра – той, что бывает, когда роса еще не высохла на траве.
Ее руки. Теплые, несмотря на вечный холод вокруг. Пальцы, перебирающие его волосы, будто запоминая каждую прядь. Голос – тихий, как шелест листьев в безветренный день.
«Не дай льду захватить твое сердце, свет мой…»
Потом – ничего.
Александр дотронулся до перстня, на котором был изображен снежный барс – символа его власти, печать рода Греймарк.
Тэссия.
Девушка из Вечнолесья, с каштановыми волосами и глазами цвета первой зелени после грозы, слишком яркие для этого сумрака. Чувственная, как тепло проснувшейся земли, она несла свою красоту с хрупкой грацией лесного ручья, знающего путь сквозь любые камни. Слишком живая.
Она не была похожа на мать – ни чертами, ни голосом. Но свет цеплялся за ее силуэт, будто не решаясь покинуть последний очаг тепла в этом ледяном царстве. Ее имя звучало, как удар колокола в тишине. Каждый её жест, каждый взгляд, в котором мерцала то ли отвага, то ли отчаяние, заставлял вспоминать.
