Свора диких, разношерстных, довольно крупных псов неслись со всех концов и, смыкая ряды, делали полукруг. Молодой, еще не окрепший волчонок, стоял хвостом к обрыву и наблюдал, как вокруг него сужается кольцо, усиливая напор. Еще один шаг и его задняя лапа сорвется в пропасть. Хвост балансировал, а шерсть на загривке поднималась дыбом. Стая не нападала, стая требовала подчиниться. А он, он упрямо стоял на своем. Он не думал давать им бой – это просто было невозможно. Он не мог отступить – это противоречило его внутреннему инстинкту. Он не мог уйти – просто некуда. Стая уставилась на него и рыжий, крепкий вожак, выступая на голову вперед остальных, оскалил клыки, требуя опустить голову и поджать хвост в знак примирения его воле.
Под лапой скользнул камушек и полетел вниз, отмеряя высоту. Когти вонзились в пыль сильнее. Мысли всех были подобны эху и лавиной врывались в его голову. Он зарычал, поднял хвост трубой, кто-то из стаи засмеялся, обозвав его щенком. Это было так обидно, так невыносимо, что он, вырвавшись из власти вожака, нашел шутника и показал ему свой окрепший клык. «Голоса» притихли, хвосты опустились. Вожак одним поворотом головы велел всем отойти. Это было, как нельзя, кстати, его лапа сорвалась и волчонку, поневоле, пришлось сделать прыжок вперед.
Запах! Ее запах пронесся мимо, нос уловил его, и уши навострились. Этот желанный, манящий его запах овладел им с легкостью, с какой не смог заставить покориться вожак и, размножился, понесся во все стороны, заставляя крутиться за своим хвостом, хватая пастью воздух.
Вожак прикрыл глаза и, так же как он, вдыхал этот сладкий запах, опуская уши, закатывая в наслаждении глаза, прикрывая лапой нос, скрывая набежавшую слюну….
«Если бы кто-нибудь спросил у меня: что или кого, появившись однажды в нашем доме, напомнили два красавца, я бы, в тот момент, честно сказала – НЕТ, никого! И даже ни на что не намекнули.
