Нарцисса Ливингстон сидела на софе в приёмной столичного дома лорда Валлори и напряжённо прислушивалась к едва различимому гулу голосов, доносящихся из кабинета. Длинными наманикюренными пальчиками она то беспокойно теребила сумочку, то разглаживала невидимые складки на дорожной юбке. Из-под шляпки выбился непослушный каштановый локон, и женщина, спрятав его порывистым движением под вуаль, принялась разглядывать гостиную.
Сквозь сводчатые окна с золотистыми шторами проникали тёплые лучи осеннего солнца. Они отражались от высоких зеркал и хрустальных канделябров и рассыпа́лись разноцветными брызгами, будто кто-то бросил пригоршню драгоценных камней. Пушистые яманские ковры на мраморном полу, резные колонны и расписные потолки производили неизгладимое впечатление, вызывая чуть слышный вздох восхищения. Все в приёмной дышало роскошью и величественным торжеством, подобно тем, что пропитывают королевские залы и покои.
Нарцисса порывисто вздохнула. О богатстве Дома Чёрного Дракона ходили легенды, и вот теперь ей посчастливилось самой в этом убедиться. После съёмной квартиры на Липовой улице дом лорда Валлори представлялся настоящим королевским дворцом, но это ничуть не радовало.
В голове прокручивались обрывки заученных фраз: «Добрый день, ваша светлость! Мне требуется помощь, и, кроме вас, мне не к кому обратиться». И интонация. Тихая, с достоинством, но жалостливая, способная выбить слезу даже из чёрствого сердца.
«Буду надеяться, что у лорда Валлори, сердце все же есть», – подумала Нарцисса и сложила руки на коленях. Роскошь просторной приёмной давила на нее, заставляя чувствовать себя маленькой и слабой. В своем скромном глухом платье Нарцисса больше напоминала себе даму из бюро по трудоустройству или горничную в детском приюте, нежели девицу из благородной семьи.
Звук открывающейся двери заставил вздрогнуть госпожу Ливингстон. В приёмную вошла служанка в белом чепце и вежливо спросила:
– Не желаете ли чаю, ваша светлость?
Поблагодарив девушку, Нарцисса с вежливой улыбкой отказалась, и та исчезла за дверью.
Госпожа Ливингстон достала карманные часы и, бросив быстрый взгляд на блестящий циферблат, тяжело вздохнула. Прошло всего пятнадцать минут. Пятнадцать минут, которые казались ей вечностью.
