Сколько я помнила обеденный зал, – а помнила я его с трехлетнего возраста, – он всегда был декорирован в оттенках слоновой кости. Огромный овальный стол, тяжелые стулья с резными спинками – «сливочный» гарнитур в этих стенах смотрелся идеально, как и люстра с миллионом подвесок из хрусталя, добытого на Неверийском кряже.
Бабушка, Беата Кевинс, герцогиня Воральберг, владелица этих земель, любила простор, а посему не терпела все, что его ограничивает. Занавески, например. Она бы и стены снесла, жила бы в одном огромном помещении, если бы не императорский указ, который запрещал внутреннюю и внешнюю переделку зданий и сооружений, возведенных триста лет назад и ранее.
Восседая во главе стола, в платье цвета чуть темнее слоновой кости, в тиаре из желтых и белых бриллиантов, ослепительно сияющих под светом люстры, бабушка раздавала гостям улыбки направо и налево с таким царственным видом, будто была самой Астрид, супругой нашего императора Кристиана.
Бабулю я обожала. Обожала с того момента, когда она при первом знакомстве сказала: «Подойди сюда, маленькое недоразумение своих родителей, я взгляну на тебя поближе». И когда я сердито ответила: «Я не додаразумение, я – Эвелинн Абигайл Торч из рода Кевинс» – она рассмеялась, подошла сама и крепко обняла меня.
С тех пор все летние месяцы я проводила здесь, в отрогах Неверийского кряжа. Здесь научилась читать, ориентироваться по звездам, ездить верхом, стрелять из арбалета, метать ножи и массе других полезных вещей, которые мама, как и отчим, считали неподобающими. Но, увы, покуда бабуля была жива, она являлась единственной и полновластной хозяйкой огромного состояния, принадлежащего моему прапрапрадедушке и преумноженного его потомками. И если мама с отчимом хотели шикарной жизни, – а они ее хотели! – им следовало потакать ей во всем.
Я пошла характером в отца, так говорила мама. Подтвердить или опровергнуть ее слова я не могла, поскольку его не знала. Он погиб, когда я была маленькой. Одно я знала точно – характер мне достался не материнский. Я была свободолюбива – мама считала меня капризной, я с ранних лет имела свой взгляд на вещи – мама говорила, что я экзальтированна, в шесть у меня проявились способности к магии, и мама впервые заметила с ноткой грусти: «Надеюсь, это талант твоего отца передался тебе». Она и тут ошиблась…
