Сентябрь, 1898
Напольные часы мерно отбивали ритм. На пуфе посреди комнаты сидел господин лет тридцати пяти, его светлые глаза, которые виднелись за очками, были прикованы к окну. Там – голые ветки, похожие на скрюченные пальцы злой ведьмы, отбивали ритм по стеклу.
В комнату с высокими потолками вошла женщина с объемной прической из каштановых волос. Ее мужу не пристало сидеть на пуфе. Увитое узорчатой вышивкой зеленое кресло стояло в углу спальни.
– Альфред, что-то случилось?
Зрачки мужчины дернулись, но помутненный взгляд не поменял направления.
– Веришь в то, что говорят деревенские? – негромко и хрипло вопросил он, почти не шелохнувшись.
– Про что?
Женщина насторожилась. Возлюбленный пугал ее своим поведением уже многие месяцы.
– Про нечисть, что живет в Миднайт Хилле.
– Глупости, – отрезала она. – На то они и деревенские, чтобы пороть всякий вздор. Мы с тобой должны быть умнее и не принимать на веру крестьянские суеверия.
Мужчина поднялся с места, зрачки его забегали, брови, нос – все стало каким-то нервным.
– В нашем саду кто-то ходит, Дороти.
Шуршание платья и скрип паркета пытались заполнить пространство, в котором сгущалась тишина. Только когда фигура жены преградила окно, Альфред наконец моргнул, а затем вовсе зажмурился на какое-то время, потирая виски. Темные глаза женщины с недоверием и тревогой осматривали деревья, тропинки и резкий склон Черной горы в поисках человеческой или звериной фигуры.
– Никого чужого не может здесь быть, – резко произнесла она и, дернув тяжелые занавески, обернулась.
Ее муж смотрел куда-то в сторону, еле заметно мял край жилетки, что давно стала ему мала. Дороти сжала губы. Она устала видеть параноидальные силуэты в отражении зрачков Альфреда.
– Прости, любимая, – печально улыбнулся мужчина, и Дороти жалобно смягчила взгляд и расправила складку между бровями. – Я боюсь, они меня тоже убьют.