Меня тащило и волокло. Тело соприкасалась с землей короткими вспышками боли. Чирк… чирк… чирк … Мимо пролетали серые стены домов, бегущие люди, конские ноги… И стоял нестерпимо громкий крик — вопли ужаса и боли, и рев… богундцев?
Кинуло на что-то мягкое, и движение прекратилось. Только голова кружилась, а глаза ничего не видели — лицо уткнулась в это мягкое, которое противно пахло и шевелилось. Полежав минуту, и немного придя в себя, я подняла голову, осмотрелась, и, с трудом, села.
Я находилась в куче орущих от ужаса людей — это на них меня кинули. И на эту вопящую массу несся огромный конь, с полуголым всадником, который тащил веревку, захлестнувшую человека, который, лежа, скользил по каменной мостовой — чирк, чирк, чирк…
Лошадь нас не раздавила — всадник дернул за поводья, конь отвернул, а в кучу упал человек, уже без веревки.
Боже! Надо немедленно возвращаться! Я попала в богундскую охоту на людей — они так рабов ловят. Но, покинуть Империю я могу, только умерев. Не самоубиваться же! Да и нечем.
Меня будто огнем жгло, и не удивительно! Руки и ноги покрыты ссадинами и синяками, одежда изорвана — будто мыши погрызли — и тело тоже изранено. Хорошо, хоть не сломано ничего — вроде бы — ведь тащили меня по камням и булыжникам.
Я осмотрелась. Место незнакомое, какой-то средневековый город, с узкой мощеной улочкой и каменными домами. Обычными, серыми. Люди, среди которых я сижу, одеты в бедные, грязные и рваные одежды, незнакомого мне покроя. Где же я оказалась? И кто я?
Осмотрела свое тело — худая женщина, с бледной кожей. Почему-то, в мужской одежде. Пощупала волосы, дернув прядку — рыжие, вьющиеся, но грязные и спутанные до такой степени, что превратились в войлок. Я бомжиха? Кошмар! Но вроде молодая, судя по фигуре и коже. Ладно! Прорвемся!
Между тем, охота закончилась. К нам подъехали несколько богундцев, и один стал орать, что бы поднялись, и построились. Но, похоже, кроме меня никто его не понимал — люди теснее сбивались в кучу, и не думали вставать. Дикарь разозлился, и принялся хлестал всех подряд, без разбору, кнутом. Рабы — а мы уже ими стали — огласили опустевшую улочку воплями боли.
