- Ты выходишь замуж, Роуз. Завтра, и это не обсуждается! – это все, что бросил мне мой отец, появившись дома через неделю отсутствия.
Я побледнела, вцепившись покрепче в перила лестницы, по которой так и не успела сбежать ему навстречу.
Матушка попыталась прояснить ситуацию, поднимаясь с дивана с растерянным:
- Но Чарльз…
Но отец уже скрылся в кабинете, не пожелав, как всегда, тратить время на женские охи-вздохи.
Громкий хлопок в сердцах захлопнутый двери был, однако, не тем, что могло бы остановить мою мать в данной ситуации. Она ворвалась в кабинет вслед за отцом с грозным криком:
- Немедленно объяснись!
Дальше дверь снова закрылась. Я, увы, позволить себе матушкиной решительности не могла, и, хотя дело касалось всей моей дальнейшей жизни, должна была, по замыслу родителей, смиренно ждать в своей комнате, пока кто-нибудь из них изволит мне хоть что-то объяснить.
Должным уровнем смирения я, увы, не обладала. В кабинет не пошла, нет. По опыту знала – выставят, да еще и накажут. А узнать – все равно ничего не узнаю. Они ведь там сейчас сначала ругаться будут. А ругаться – это не при дочери, разумеется, как можно?
Значит, пока ругаются, я как раз за плащом успею сбегать. Летние вечера прохладны, а долго стоять на одном месте – под окном кабинета, то бишь – надо как следует экипировавшись.
К плащу надела и капор, и рукавички. Да и ботиночки не спеша зашнуровала. В атласных туфельках я по росе не ходок. А папеньке еще за неделю отлучки получать горячих. Подумать только, мы с маменькой за эти дни все морги, все больницы… Всех друзей и приятелей его перетревожили, а уж те – и игорные дома, и дома терпимости обыскали. Без следа!
Нет, в одном игорном доме след нашелся: папенька, как всегда, играл, и играл, как всегда, без удержу. Баснословно выиграл. Катастрофически проиграл. Снова выиграл. Опять проигрался в пух и прах. И уехал с тем, кому остался должен. Человека этого никто не знал, прежде никогда не видел и имени его никто не слышал. Но ставки он делал очень высокие, одет был дорого и со вкусом, камни в его перстнях притягивали взгляд чистотой и размерами, а уж выезд, запряженный шестеркой вороных, и вовсе мог бы послужить самому королю.
