ЧАСТЬ 1. ВСТРЕЧА В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ
Александр нежно пожал руку, с неприятным сочувствием посмотрел в глаза и слишком близко привлек к себе в медленном нескончаемом вальсе. Марина с досадой закусила губу. И какого лешего она пошла на этот новогодний междусобойчик? Зачем поверила подружкам? Чего вообще от этого вечера ждала?
Прежнего все равно не вернуть.
«И чего тебе одной дома сидеть? Приходи давай, повеселимся, ни к чему нарушать нашу старую традицию» – подружки звонили не раз и не два, вот она и повелась. И зря.
Да, они с подружками вот уже одиннадцать лет встречали Новый год вместе, с далекого седьмого класса. Сначала у кого-то дома, а потом, когда оперились, позаканчивали кто что, замуж повыходили или хотя бы бойфрендами обзавелись, встречаться стали уже в одном и том же ресторане «У Дим Димыча». Просто потому, что Дим Димыч – дядя Наташки и всегда делал для них приличные скидки.
Не нарушая традицию, Марина пришла на новогоднюю встречу, хотя и подозревала, что ни к чему хорошему это не приведет. За полгода после ухода Игоря она стала неуютно себя чувствовать среди пристроенных подруг. Они посматривали на нее уже не как на старинную подружку, а как на опасную конкурентку.
И вот теперь, танцуя с Александром, мужем Людмилы, она поняла, что их опасения вполне обоснованы. Искоса посмотрела на Люду. Та сидела за столиком боком к ним и нервно мяла в руках салфетку, делая вид, что все в порядке.
Марина осознала, что пора уходить. В принципе, ее здесь ничто не держит. А вот если она останется здесь до двенадцати часов, то, вполне возможно, подруг у нее уже не будет. Из четырех присутствующих здесь парней с откровенным интересом на нее не поглядывал только муж Наташки. Но не потому, что был таким уж верным и порядочным, а потому что Наташка не постеснялась бы и прилюдно закатить такой концертик – чертям бы жарко стало.
Утомительный танец наконец-то закончился, все снова сели за стол. Марина сидела между двух огней – Александром и Вадимом. И оба они ухаживали за ней с ненужным пылом, больше, чем за своими половинками. Марине хотелось бы списать их повышенный интерес на сочувствие, пусть даже на жалость, но их слишком уж откровенные взгляды говорили вовсе о другом.
