Боковая дверь хлопнула, когда Арина убирала пакет с покупками в багажник. Она не испугалась, скорее, изумилась и растерялась, хотя сердце ёкнуло, но исключительно от внезапного озарения, что, кажется, у неё сейчас – вот в этот самый момент – угонят машину. И, между прочим, не её собственную, а папину.
Он и так со скрипом позволил дочери ею пользоваться в течении тех двух недель, которые они вместе с мамой проведут в Турции. И, похоже, его опасения окажутся не напрасными: Арина даже до дома не успеет доехать.
Проводив родителей до аэропорта, на обратном пути она решила заскочить в торговый центр, прошвырнуться по магазинам и закупиться продуктами. Ну вот и закупилась на свою голову. Самолёт с родителями, возможно, ещё даже от земли не оторвался, а она уже прос…, хм, прошляпила папину машину. Вот же чёрт!
Арина грохнула пакет на пол багажника, поспешно вскинулась и успела разглядеть торчащий над спинкой переднего кресла тёмно-русый затылок. Правда, не водительского кресла, а пассажирского.
Да что здесь происходит?
И словно в ответ на её мысленный вопрос, торчащая над спинкой голова качнулась, а незваный пассажир развернулся лицом к Арине, мило улыбнулся и приветливо помахал ей ручкой, словно старой знакомой. Но в том-то и дело, она первый раз в жизни видела этого… этого… пацана, точнее, парня лет так пятнадцати-шестнадцати.
Арина захлопнула багажник, с силой, которую в данный момент очень хотелось приложить к кое-чему совершенно другому, например, отвесить нахальному подростку подзатыльник. Хотя, угонять машину он кажется не собирался, но всё равно. Арина поспешно прошла вперёд, рывком распахнула дверцу, плюхнулась на место водителя, повернулась к парню и строго поинтересовалась:
– Ну и как это понимать?
Но вместо объяснений услышала требовательное и нетерпеливое:
– Поехали быстрее.
Да сейчас!
Арина сурово уставилась на парня, всплеснула руками, воскликнула с напором:
– Куда? Зачем? Почему ты вообще распоряжаешься? Может, вылезешь всё-таки и…
Она не договорила, потому что парень вдруг изменился, нахально-самоуверенное выражение исчезло с его лица, брови приподнялись и страдальчески выгнулись, и даже голос едва заметно дрогнул:
