Вертолет с провизией покинул арктическую радиостанцию четыре недели назад. Пилот передал Марку подозрительно крупную партию сухпайков и сообщил, что поставки станут реже, так как в компании сейчас нет денег на отправку частых рейсов. Марк не расстроился. Он уже свыкся с одиночеством и нисколько не переживал об отсутствии живой души в радиусе сотни километров. Молодой радист знал только то, что должен выполнять свои обязанности по уходу за станцией, и записывать все, что слышит в эфире. Этим он и занимался. Каждое утро Марк вставал со скрипучей раскладушки, судорожно вздрагивая от холода. Затем он одевался, шел проверять территорию вокруг станции. Бетонная изолированная коробка с парой окон и тяжелыми дверьми была лишена величественности или загадочности. Её серьезная брутальность отражала сухую функциональность работы радиста – обеспечение бесперебойной связи. Конструкцию венчали радиомачты – длинные проржавевшие конструкции, обмотанные проводами, словно паутиной. Они протяжно скрипели на ветру завывающей метели. Несколько старых спутниковых тарелок склонялись перед величием стихии, и Марку приходилось постоянно подкручивать гайки в их креплении. После осмотра, радист шел проверять электронику и генератор. К радиостанции прилегала маленькая трансформаторная будка. Внутри нее находилось сердце станции – огромная установка со множеством тумблеров, лампочек и переключателей, которые должны бесперебойно подавать энергию, чтобы станция оставалась живой. Марк слышал в их постоянном электрическом гуле некое дыхание, и представлял, что его дом не просто радиовышка, а одушевленное существо, о котором ему очень хотелось заботиться. Именно поэтому после проверки систем энергоснабжения, он отправлялся внутрь, чтобы навести порядок. Внутри станции всегда находилось какое-нибудь занятие. На первом этаже, в его комнате, требовался капитальный ремонт и уборка. Поднимаясь на второй этаж, где находилась рубка, Марк начинал работать. Его рабочий день начинался в девять часов утра. Ориентироваться по солнцу он не мог, так как его смена приходилась на полярную ночь. Отсутствие света, по расчетам, должно было продолжиться еще около сотни дней. Марк включал жужжащие и блестящие желтоватым отливом люминесцентные прожекторы на потолке, и садился за стол на неудобный деревянный стул. Теперь, ему оставалось лишь провести часы за прослушиванием эфира. Он надевал наушники с микрофоном, несколько раз прокручивал валкодер, чтобы настроить нужную частоту и слушал белый шум. Треск радиосигналов монотонно вливался ему в уши. Иногда Марк представлял, что сквозь шум слышатся чьи-то шаги по снегу. Он выдумывал в голове образ бесстрашного исследователя, который пробирается сквозь снег и ветер, чтобы добраться до какого-нибудь мистического артефакта, скрытого подо льдами. Этот исследователь наверняка очень силен духом, раз отважился на опасную экспедицию. И он так же одинок, как и Марк. От мыслей об исследователе радиста отвлекали контрольные сеансы связи по расписанию. Он доставал телеграфный ключ, подключал его, и передавал сигналы на разных частотах, чтобы показать, что станция функционирует. Изредка сквозь шум до Марка доносились ответные сигналы. Чаще всего это отвечали с базы, которая находилась на другом континенте, да и сами сообщения не пестрели насыщенностью, только обязательные должностные фразы. Марк заваривал кофе в турке на конфорке с газовым баллоном, чтобы иметь силы просидеть до конца смены. В шесть вечера, когда металлическая кружка уже пуста, когда журнал эфира заполнен бесполезными записками “Нет сигналов” на каждый час, можно выключать радио. Но Марк это не делал. Вместо этого, он вновь начинал менять частоты. Радист так привык к постоянному шуму, вою ветра за окном, что они стали казаться абсолютной тишиной, от которой ему становилось не по себе. Чтобы не сойти с ума Марк разговаривал сам с собой вслух. “Частота 88.3 кГц. Шум. Ставлю выше. Шум. Ставлю ниже. Здесь какие-то помехи, нужно почистить антенну.” Когда Марк замечал огрехи сигнала, требовалось на улицу и проверять тарелки. Он брал с собой ящик инструментов, длинную палку, чтобы не утонуть в снегу и дотягиваться до высоких радиомачт. Ночью метель вступала в свои полные права. Ветер дул так сильно, что снежинки, ведомые его порывами, могли уколоть, словно сверху падали миллиарды иголочек. Молчаливые и холодные звезды пустого небосвода сверкали ярче любых бриллиантов, но не давали никакого тепла или надежды. Марк слышал в детстве, что когда звезда умирает, её свет может быть виден еще очень долгое время, так как они столь далеко от Земли, что их свет летит сквозь года… Марку казалось, что Арктика стала кладбищем звезд. Ничего здесь не было живым. Только тьма и снег со льдом на тысячи километров вокруг. В расстроенных чувствах радист сбивал с тарелок иней, поправлял завалившиеся от снега антенны и возвращался в рубку. Там он включал радиатор отопления и сушил одежду. Спать не хотелось. Вместо отдыха, Марк любил перебирать старые журналы эфиров, реставрировать их и сортировать, или копаться в неисправной электронике, кассетах, магнитофонах, которых на станции было пруд пруди. Выкорчевывая отверткой микросхемы Марк ощущал себя хирургом, спасающим чью-то жизнь. Он был романтиком, фантазером и очень чувствительным парнем, но атмосфера радиостанции душила все его душевные порывы. Помимо этого, давящее одиночество сводило молодого человека с ума. Он записывал свои мысли на диктофон, а после переслушивал, чтобы вести беседу сам с собой. Постоянные шумы складывались в симфонии кошмаров по ночам, радист плохо спал. Марк считал что свыкся с этой рутиной, что его все устраивает, но в душе он давно мечтал поймать хоть какой-нибудь новый сигнал. И однажды это случилось.
