Роман
Дождь. Он стучит по черному зонту над моей головой, сливается с чем-то мокрым на моих щеках. Не со слезами. Слёз больше нет. Есть только онемение. Глухое, всепоглощающее онемение, будто меня залили жидкой глиной – холодной, тяжелой, непробиваемой.
Передо мной яма. Нелепо маленькая яма в сырой, осенней земле. А в ней – белый гроб. Слишком белый. Слишком новый. Как игрушечный. Но внутри… внутри моя жизнь. Моя Машенька. Моя солнечная, неугомонная, смешливая девочка, которая всего неделю назад заливисто хохотала, споря со мной о новой прическе. Теперь она там. Неподвижная. Холодная. Навеки пятнадцать.
Рядом стоит Марина. Моя жена. Точнее, её тень. Она держится за мою руку так, будто костяшки пальцев вот-вот разлетятся. Вся дрожит, мелкой, неконтролируемой дрожью. Её глаза – пустые колодцы боли, выжженные до дна. Она смотрит не на гроб, а куда-то сквозь него, в какую-то свою, невыносимую реальность. Иногда из её сжатых губ вырывается стон. Тихий, животный. От него по спине бегут мурашки.
Священник говорит что-то. Слова о вечном покое, о божьей воле. Они разбиваются о глиняную броню моего онемения. Какая воля? Какая справедливость? Ещё два дня назад – живая, дышащая, планирующая будущее. Сегодня, на третий день, – коробка в яме под нудным осенним дождем. Из-за секунды. Из-за поворота. Из-за пьяного за рулем. Из-за…
“Она оттолкнула Веру”.
Эта мысль пронзает онемение, как раскаленная игла. Машенька увидела опасность первой. Увидела и оттолкнула свою подружку, Веру, в сторону, подальше от колёс. Только сама уже не успела…
Вера отделалась черепно-мозговой травмой, ушибами, швами. Лежит сейчас в больнице под капельницами. А моя девочка… Моя девочка мертва. Спасла подругу. Ценой себя.
Гордость? Безумная, режущая гордость смешивается с таким бессильным гневом на весь мир, что хочется зареветь. Но глина не пускает. Только глухой гул в ушах стоит. Ощущение, что черепушка просто не выдержит этого ультразвука. Лопнет напополам, да поминай как звали.
Ветер раскачивает голые ветки деревьев на кладбище, роняя последние листья на сырую землю. Они кружатся в воздухе, словно маленькие парашютики, не желающие приземляться. Как и моя девочка, они хотят жить, летать, радоваться…
