"На дворе – трава, на траве – дрова…", – повторял про себя, словно завороженный, Карл Моисеевич.
Хотя на дворе была не трава, а 1917 год, а на дворе 1917 года вместо дров были великие события, которое должны были перевернуть жизни граждан страны. На каждом углу были развешаны флаги с лицом отнюдь не знакомого для Карла Моисеевича человека. Кажется, его звали Владимир Ульянов, и он был толи лицом, толи лидером нового для Российской империи движения, называемого социализмом, а может коммунизмом, а может и ещё каким-нибудь –измом, который не предвещал ничего хорошего для маленького человека.
Карл Моисеевич не очень любил политику и каждый раз, когда о ней начинали говорить в его присутствии, он глубоко уходил в себя, погружаясь в недра своего сознания, пытаясь найти там то, не зная что. Он не считал нужным разбираться, или же попросту интересоваться, бурно развивающейся ситуации в стране. Для него весь мир начинался и заканчивался на кончике его носа, который держал на себе потертые временем очки.
Вот и тогда, когда он тихо-мирно шёл себе по улице, направляясь по своим делам, мимо него, взявшись из неоткуда, словно маленький стихийный ураган несущий собой бедствие, пробежал мальчишка, не старше 13 лет, с кипой свежих газет с лицом все такого же Ульянова на первой странице. Парень выкрикивал какие-то осмысленные лозунги, которые, как показалось Карлу Моисеевичу, были совершенно не доведены до ума, а были использованы в зародышевом состоянии. Будто пулемёт, который вместо пуль, использовал бы расплавленный металл. Может быть струйки и долетали бы до врага, но вместо смертельной раны оставляли максимум ожог средней степени тяжести и шрамик на память.
Карл Моисеевич вновь надолго ушёл в себя и даже не заметил, как дошёл до кабака под названием "Понтий Пилат". Буква "А" в вывеске выгорела, и издали казалось, что заведение получило своё название в честь какого-то неизвестного пилота с диковинным именем, возможно хозяина заведения или его друга.
Карл Моисеевич быстро свернул с улицы, немного не доходя площади, на которой в очередной раз собиралась какая-то демонстрация, и шмыгнул в переулок. Дойдя до двери с надписью: "Людъская", он, немного не решительно, приоткрыл Ее и вошёл.
