«Я выбрала самый рискованный способ из всех возможных, чтобы задеть Сэро за живое… – Люба, беззвучно застонав от тревоги, переполнявшей сердце, накрыла котлеты крышкой, чтобы мясо пропарилось и стало мягче. – Лучше бы и дальше сопела в тряпочку… Где были мои мозги?!.. Стоп, всё: хватит истерить – и так еле двигаюсь со страху, ни фига не успеваю! Семь часов, а я ещё не привела себя в порядок».
Девушка сотню раз пожалела, что позвала его. Окружающие считали Имира человеком холодным, замкнутым, неприступным, властным и тяжёлым на характер. Больше всего Любе не хотелось, чтобы после опрометчивого приглашения пугающая сторона примерного Ибрагимова развернулась к ней лицом.
«Какая муха меня укусила? Ведь совсем и не думала его приглашать… Спонтанно как-то получилось… Удивительно, что Имир согласился! Он так странно наклонился ко мне и глазами сверлил! Наверно, понял, что я хочу его брату напакостить… Вот и неправда! Просто с языка сорвалось. Хотя на Сэро в тот момент я очень злилась, потому что задолбалась. Все его защищают, куда ни посмотри: Камилла, Денис, Ната, ну и Имир, само собой! Родной брат, всё-таки. Хоть бы кто о моих чувствах подумал, хоть разочек побеспокоился! – переживала тихоня. – Нет, никто и никогда. Все на стороне Сэро, а я – так, сбоку припёка. Что мне делать с Имиром? О чём болтать? Романы Достоевского обсуждать, что ли? Не хочу, хоть он и крутой собеседник. Сама напросилась, блин! Придётся делать хорошую мину при плохой игре. Надеюсь, он с часик посидит и восвояси утопает».
Люба накрыла стол красивой белой скатертью и щедро заставила едой, как учила мама: «Гости должны чувствовать себя у нас, словно в доме родном!» Приготовила картофельное пюре, напекла котлет – постоянные атрибуты застолий на Солнечном 27. Открыла несколько банок с зимними салатами, малиновое и клубничное варенье, помня, что именно эти сладости первыми улетели со стола, когда мальчики спонтанно навестили её втроём. Едва вернувшись, она шустро прибралась и помыла полы, но спокойнее от выполненных наспех хозяйских дел чувствовать себя не стала. Её продолжало колбасить от волнения и страха мелкой дрожью, затормаживающей движения.
