– Шагай!
Он получил такой толчок в спину, что едва не упал, но в последний момент удержался на ногах. Из раны надо лбом текла кровь, левое плечо, которое задел удар палаша, болезненно отзывалось на каждое движение.
– Пошевеливайся, ты!
Ступеньки, ступеньки – их было всего десять или двенадцать, но измученному сознанию казалось, что лестница никогда не кончится.
– Вперед!
Дверь протестующе взвизгнула, поворачиваясь на петлях, и на пленника наплыла мягкая волна жара. В камине полыхал огонь, бросая отсветы на настенные часы с маятником, стол, заваленный бумагами, и сидящего за ним человека, который запечатывал какое-то письмо. Возле стола вытянулся офицер в синей форме.
– В Париж, и как можно скорее, – сказал сидящий, протягивая письмо офицеру. Тот отдал честь и проследовал к выходу. Генерал перевел взгляд на конвоира.
– Вот, гражданин генерал… Привел, как вы велели. Это их командир.
Генерал зевнул и откинулся на спинку стула. Чувствовалось, что день был долгим, и даже этот человек, слишком молодой для своего звания, смертельно устал.
– Вам известно, что по закону каждый эмигрант, захваченный с оружием в руках, должен быть расстрелян на месте?
– Я не эмигрант, – холодно возразил пленник, вытирая кровь с лица. – Никогда не имел чести жить в вашей стране. И надеюсь, что не буду иметь, – глумливо прибавил он.
– Кто вы такой?
– Август-Станислав-Морис Браницкий. Польский дворянин.
…Он собрал все свои силы, чтобы не упасть, но потеря крови все же давала о себе знать, и он пошатнулся. Генерал вздохнул.
– Сядьте… Вы отлично говорите по-французски, польский дворянин.
– Я получил хорошее образование в отличие от некоторых, – задорно отозвался тот, опускаясь на ближайший стул.
– У вас есть какие-нибудь документы, подтверждающие вашу личность? – Похоже, француз решил игнорировать насмешки.
– Мое честное слово, – с готовностью ответил Браницкий.
Генерал пожал плечами.
– Для меня оно ничего не значит.
– О да, мне известно, что для сброда ничто не имеет значения, – уронил поляк.
Но собеседник, как оказалось, умел держать удар.
– Сколько раз я слышал эти слова: сброд, голоштанники, республиканская сволочь… Но если мы такие жалкие и никчемные, почему же мы все время бьем вас, высокородных и блестящих? А?
